Рассматриваются проблемные вопросы формирования и развития института суда присяжных. Освещается во­прос о содержании и роли различных концептуальных подходов: является ли суд присяжных «судом Отчиз­ны», или он существует, пока государство видит в его существовании свой интерес.

 

Ключевые слова: уголовный процесс, суд присяжных, концептуальные основы, конституция, отраслевое правотворчество, ком­петенция, формирование суда присяжных Для цитирования

Однажды я прочитал, что в ходе одного социологического опроса в США простого рабо­чего спросили о том, как он относится к институту президентства и надо ли его сохранять. Тот якобы ответил, что до этого ему мало дела, лишь бы не трогали суд присяжных. Я ду­маю, что, хотя достоверность подобной истории может вызывать сомнения, она вполне мог­ла случиться, и такой ответ человека, отражающий обыденное отношение к власти, задевает некие важные интимные области взаимоотношений личности и государства.

Поэтому прежде, чем рассуждать о том, какую юридическую роль выполняет суд присяж­ных, зададимся вопросом, почему политический стиль судебных отношений личности и го­сударства носит в современном мире явно недоброжелательный и даже комбатантный харак­тер? Почему между ними поощряется законом «маленькая война», в которой государство «охотник», а обвиняемый - «дичь»? И почему профессиональный обвинитель, как ловкий тореадор, унижен и оскорблен, если травимый зверь уцелел? Если государство действитель­но находится в гармонии с обществом и ставит своей первейшей задачей, как это записано в современных конституциях, обеспечение прав и интересов личности, то зачем же ему воо­ружать против себя своих же собственных граждан целым арсеналом возможностей и прав? Зачем, например, нужно отдавать вопрос о виновности на откуп «людям с улицы», непро­фессионалам, которые, к тому же, не должны ничего заранее знать о том деле, которое им же предстоит разрешить? И может прав был Марк Твен, когда писал: «Безупречное правосудие способны творить одни невежды?» [1]. Но... жизнь полна парадоксов, и такая намеренная «профанация» судопроизводства, как ни странно, есть не что иное, как политическая муд­рость. Глядя на суд присяжных, задумываешься, что гражданское общество просто опасается государства, не рискуя доверить ему свою судьбу, и потому рассматривает состязательный уголовный процесс и его апофеоз - суд присяжных - как гарантию защиты своих прав про­тив бюрократического произвола. В самом деле, этот упрямо не желающий исчезать древний судебный артефакт есть экстраординарный элемент системы сдержек и противовесов совре­менного политического устройства при демократии.

Там, где конституционализм еще недостаточно силен, то есть там, где не завершено раз­деление властей, а права граждан часто нарушаются, где развивающееся гражданское обще­ство и личность находятся в противоречии с государством, состязательный процесс есть обя­зательное условие защиты гражданской и политической свободы.

Одним из примеров может служить современная Россия. Факты, как известно, - вещь уп­рямая: россияне пока что мало доверяют своему государству. Социологический опрос, не­давно проведенный «Левада-центром», показал, что не доверяют или не вполне доверяют Государственной Думе - 72 %, правительству страны - 68 %, местным властям - 63 %, поли­ции - 62 %, судам - 58 % граждан ^[1]. По данным ВЦИОМ прокуратуре доверяют только 48 %, МВД - 21 %, судам - 14 %, ФСБ - 11 %, Следственному комитету - 9 %. В целом властям доверяют лишь 34 % россиян ^[2]. Для сравнения: в среднем доверие к правительству в мире составляет 47 %.

Конечно, прямо выводить из этих цифр неизбежность суда присяжных было бы невер­ным, поскольку более важную опосредующую роль могут играть здесь различные историче­ские традиции, экономические и политические факторы. При этом Россия не является ис­ключением в части оценок, которые граждане дают работе правительства, и их связи с судом присяжных. Факт остается фактом: из 16 государств, в которых, согласно исследованиям Edelman trust barometer, в 2019 г. уровень доверия к правительству был наиболее низким, 14 (88 %) придерживаются состязательной системы судопроизводства (Южная Африка, Ис­пания, Бразилия, Аргентина, Франция, Мексика, Россия, Колумбия, Ирландия, США, Авст­ралия, Великобритания, Италия), а 13 (81 %) имеют в том или ином виде суд присяжных ^[3].

В то же время среди 6 государств (Китай, ОАЭ, Индонезия, Индия, Сингапур, Малайзия), которые демонстрируют наивысший уровень доверия граждан к властям, состязательный процесс de facto есть лишь в трех (Индия, Малайзия, Сингапур), а суда присяжных нет ни в одной, причем в Сингапуре, Индии, Малайзии он существовал, но потом был упразднен ^[4].

Если граждане имеют возможность или традицию вполне полагаться на государство, пол­ностью ему доверяют, в частности потому, что эффективно работают системы сдержек и противовесов, гармонизирующие культурные и цивилизационные факторы, а потому высо­ко развиты правосознание правоприменительных органов и бытовая культура граждан, нуж­да в состязательном процессе, а значит и в суде присяжных, будет значительно меньше. Примером тому могут служить Германия, Австрия, Скандинавия, Швейцария, Нидерланды, а также страны с традиционно конфуцианской или буддистской идеологией «небесной гар­монии» (Китай, Япония и т. п.). Не секрет, что в Западной Европе суд присяжных во второй половине XX века существенно сдал свои позиции, сохраняясь в его классическом виде лишь в Великобритании, а среди стран континентальной семьи права - лишь в России и Испании, где он был заново возрожден лишь в 1993 и 1995 годах соответственно.

Вернемся, однако, к вопросу о чисто юридическом значении суда присяжных, которое, будучи отражением описанных выше социальных и политических катаклизмов, всё же инте­ресует нас, прежде всего, как точный правовой инструмент, помогающий обосновать воз­никновение в суде конкретных прав и обязанностей. Вкратце этот вопрос сводится к сле­дующему: является ли суд присяжных «судом отчизны» (jurata patriae), как его именовали в Средние века, или он существует, пока государство видит в его существовании свой инте­рес (raison d'etat)? Иначе говоря, суд присяжных - это естественное и неотъемлемое право граждан или исключительно прерогатива государства?

В Конституции США (Билль о правах) право граждан на суд присяжных не сопровожда­ется никакими оговорками. Однако Конституция России не столь категорична. Обвиняемый в совершении преступления имеет здесь право на рассмотрение его дела судом присяжных, однако он может воспользоваться им не по любому делу, а только в случаях, специально предусмотренных федеральным законом (часть 2 статьи 47). Иными словами, конкретное наполнение этого права определяется путем принятия обычных (не конституционных) зако­нов. Таковым является в настоящий момент Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, в котором определен перечень дел, по которым обвиняемый может воспользо­ваться данной судебно-процессуальной формой. Всё это дела, подсудные судам субъектов Федерации, то есть второму уровню судебной системы России (более высокому, чем обыч­ные районные суды). Этим судам подсудны, в частности, дела, в которых затрагиваются све­дения, составляющие государственную тайну. Однако из этой юрисдикции были исключены дела о таких преступлениях, как террористический акт, захват заложников, организация и участие в незаконном вооруженном формировании, массовые беспорядки, государственная измена, шпионаж, насильственный захват власти или насильственное удержание власти, вооруженный мятеж, диверсия и ряд других ^[5].

Парадокс состоит в том, что правотворчество федерального законодателя имеет опреде­ленные рамки, будучи ограничено российской Конституцией, которая устанавливает (часть 2 статьи 17), что основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения, то есть имеют неотъемлемый, естественно-правовой характер.

В этой связи требуют разрешения следующие вопросы. Во-первых, можно ли рассматри­вать право на суд присяжных именно как основное и неотчуждаемое, либо оно относится к числу так называемых октроированных (фр. octroyer - жаловать, даровать), то есть прав, предоставляемых по свободному усмотрению государства? Во-вторых, каково конституци­онно-правовое содержание этого права и не может ли оно практически быть сведено к нулю посредством отраслевого правотворчества?

Первый вопрос можно назвать риторическим. В самом деле, право на суд присяжных про­возглашено в главе 2 российской Конституции, которая непосредственно посвящена правам и свободам человека и гражданина, и, следовательно, вряд ли можно всерьез отрицать, что такое право следует считать конституционным и основным. Сомнения относительно того, является ли право на суд с участием присяжных заседателей естественным, данным человеку от рождения, либо октроированным, может возникнуть в связи с тем, что в Конституции го­ворится, что оно «предоставляется». Так, согласно части 2 статьи 20 Конституции «смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исклю­чительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей». Однако понятие предоставленного права не тождественно понятию права октроированного. Последнее связано в позитивистских концепциях правового государства с происхождением конституции, когда вместо ее обычного принятия парламентом, учредительным собранием или на референдуме она даруется народу верховной государственной властью (монархом, президентом) либо метрополией, предоставляющей конституцию зависимой территории. Октроированные конституции, как правило, сохраняют за государственной властью более широкие права и существеннее ограничивают компетенцию народного представительства, чем те из них, которые были приняты в обычном порядке. Таким образом, считается, что ок­троированное право предоставляется (даруется) по свободному усмотрению высшей госу­дарственной власти, и, следовательно, она может в любой момент забрать его обратно. Но подобное понимание встречает антагониста в лице теории юснатурализма, согласно ка­нонам которого основные права признаются властью не по ее прихоти и соизволению, а в силу их естества, т. е. объективной необходимости. Это означает обязанность правового государства признавать и соблюдать права, соответствующие человеческой природе [2. С. 103].

Конституционным судом России не раз высказывалась правовая позиция, согласно кото­рой ограничения основных прав и свобод могут быть правомерны, только если они являются соразмерными и необходимыми для защиты конституционно значимых ценностей и не затрагивают само существо конституционного права .

Таким образом, на первый взгляд, имеет место некое противоречие: с одной стороны, право на суд присяжных, будучи основным, может быть ограничено законодателем лишь при условии соблюдения конституционно-правовых требований необходимости и соразмерности, а с другой, путем простого изменения предметной подсудности дел в уголовно-процес­суальном законе. Значит ли это, что законодатель, варьируя подсудность дел суду с участием присяжных, не обязан следовать названным конституционно-правовым условиям и волен руководствоваться исключительно представлениями о целесообразности? Представляется, что такой вывод был бы неверным, ибо законодатель при необходимости изменения подсуд­ности суда с участием присяжных обязан сверяться с конституцией, провозглашающей при­оритет интересов личности перед узкими интересами государства и, таким образом, факти­чески отменяющей принцип raison d'etat. Но для этого необходимо иметь отправные точки, или критерии, которые позволяли бы определять, каково должно быть неприкосновенное, естественное ядро этого конституционного права. В противном случае пришлось бы допус­тить, что, оставив в перечне видов преступлений, подведомственных суду с участием при­сяжных, к примеру, всего лишь одну статью уголовного закона, законодатель может считать, что уже выполнил конституционно-правовой наказ, и основное право на суд с участием при­сяжных соблюдено.

Прежде всего, надо отметить, что существует традиционный сегмент, корни которого идут в глубину веков и который представляет естественную среду для права на суд присяж­ных. Это уголовные дела по обвинению в убийстве и других подобных ему преступлениях, связанных с лишением человека жизни. Исторически, под влиянием изначальных представ­лений о справедливости, нашедших свое выражение в принципе талиона («око за око»), тако­го рода деяния обычно было принято карать смертью. Однако принятие на себя столь ответственного решения, как причинение смерти виновному в преступлении всегда пред­ставлялось судьям делом слишком рискованным, чреватым опасными последствиями: ме­стью родственников и близких осужденного, падения на власть подозрений в злоупотребле­нии смертной казнью в целях политики и фиска. Понятно, что моральную ответственность за осуждение к смерти всегда старались разделить между многими: начиная от древнего обычая лапидации (побития виновного камнями всей общиной) до более цивилизованного судили­ща, включающего депутатов от населения. В последнем случае такой суд символизировал, что виновный обрекается на смерть не просто судом, но как бы всем миром, из-за чего в Нор­мандии и Англии он именовался в Средние века juratapatriae - «судом отчизны».

Связь суда присяжных со смертной казнью можно объяснить и с чисто доктринальных (естественно-правовых) позиций. Так, согласно теории общественного договора, государство учреждается людьми для обслуживания их общих интересов. Предполагается, что оно участ­вует в таком договоре как sui generis равная c гражданами сторона. Поэтому устранение из договора одного из его субъектов (любого из граждан) означает прекращение его действия, т. е. разрыв связи граждан с государством, что делает последнее нелегитимным. Потому-то государство, в том числе его «коронные» судьи, и не вправе лишать жизни одного из своих контрагентов в общественном договоре. Однако это «табу» не распространяется на самих граждан, которые в исключительных случаях, когда преступление создает угрозу основам существования общества, в лице коллегии присяжных в принципе не могут быть лишены естественного права приговорить виновного к смерти. Но в таком случае и само право граж­дан быть судимыми судом присяжных можно рассматривать как право естественное, основ­ное и неотчуждаемое.

Но современный мир существенно изменился. Право человека на жизнь признано боль­шинством членов международного сообщества. Конституционный суд России своим Поста­новлением № 3-П от 2 февраля 1999 г. также запретил применять смертную казнь в условиях, когда суд присяжных недоступен обвиняемым в совершении преступлений хотя бы в одном из регионов России, ибо право обвиняемого на рассмотрение его дела судом с участием при­сяжных заседателей является, согласно российской Конституции (часть 2 статьи 20), особой уголовно-процессуальной гарантией судебной защиты права каждого на жизнь ^[6]. В постанов­лении от 19 ноября 2009 года Конституционный суд торжественно провозгласил, что в со­временной России положения уголовного закона о назначении смертной казни более приме­няться не могут, даже по приговору, вынесенному на основании вердикта присяжных заседателей ^[7]. Это решение окончательно и обжалованию не подлежит.

Но естественно-правовая ниша для суда с участием присяжных не исчерпывается делами, по которым может быть применена смертная казнь. Сущность суда с участием присяжных состоит не только и не столько в простом привлечении к осуществлению правосудия народ­ных представителей. Суд присяжных - это своего рода страховой полис, который каждый из нас носит в кармане и который предохраняет нас от слишком крепких, а порою смертельных объятий государства - «Левиафана». Как говорится, «he who pays paper calls the tune». Не секрет, что профессиональные судьи в силу принадлежности к государственному аппарату всегда остаются ближе к государственному же обвинению, чем к защите, а потому профес­сиональный судья всегда находится под подозрением в склонности к первоочередной защите именно raison d'etat, то есть в известном смысле является «судьей в своем собственном де­ле». Напротив, жюри присяжных свободно от такого упрека, и условия для состязания сто­рон обеспечиваются здесь более полным и справедливым образом.

Так, если исходить из данных, опубликованных Судебным департаментом при Верховном суде Российской Федерации, в России в 2019 г. судом с участием присяжных было оправдано 23,6 % подсудимых, тогда как количество оправданных остальными судами составляло в це­лом 0,36 % ^[8]. Такое колоссальное расхождение (более чем в 65 раз) не может быть объяснено ни ошибками присяжных, ни особой прозорливостью профессионалов ^[9].

Представляется, что оно продиктовано неодинаковым восприятием правосудия присяж­ными и профессиональными судьями. Последние фактически более склонны отождествлять свои задачи с задачами прокуратуры и предварительного расследования, а цель правосудия видеть в избавлении общества от преступности, в то время как присяжные рассматривают правосудие буквально, т. е. как способ справедливого и беспристрастного разрешения спора сторон.

Наибольшей остроты противоречие между личностью и государством достигает в уголов­ном судопроизводстве по делам по обвинениям в посягательстве непосредственно на госу­дарственные интересы и безопасность, в том числе в шпионаже, и нарушении государствен­ной тайны и т. п. Не случайно в некоторых европейских странах (например, Австрии и Бельгии) использование суда присяжных в делах о преступлениях против государства (ко­торые именуются там политическими), а в Бельгии и преступлениях прессы, гарантировано на конституционном уровне (ст. 91 Конституции Австрии; ст. 150 Конституции Бельгии). В Швеции жюри присяжных используется по делам о свободе печати (Акт о свободе печати 1949 г. с изменениями 1974 г.).

Такой подход становится все более признаваемым и в международном праве. Так, в док­ладе the Committee of the Council of Europe Parliamentary Assembly (PACE): «Вопросы спра­ведливого судебного разбирательства в уголовных делах о шпионаже и разглашении госу­дарственной тайны» от 19 апреля 2007 года, по которому 23 апреля 2007 года была принята резолюция PАСЕ, отмечалось, что атмосфера «шпиономании» является помехой для здоро­вого развития гражданского общества, и вызывает озабоченность тот факт, что власти США, Германии, Швейцарии и Италии угрожали и пытались привлечь к ответственности редакто­ров, журналистов и других «изобличителей» за предполагаемое разглашение государствен­ной тайны, в частности в контексте недавних сообщений о незаконных действиях ЦРУ. Ис­ходя из этого, Комитет настоятельно призвал все страны-члены Совета Европы воздержаться от преследования ученых, журналистов и адвокатов, которые заняты общепринятой профес­сиональной деятельностью, и реабилитировать тех, кто уже подвергся наказанию (Резолюция 1507 (2006) и Рекомендация 1754 (2006)». Особенно важно подчеркнуть, что в докладе PАСЕ неоднократно упоминается о необходимости применения по данной категории дел именно суда с участием присяжных как гарантии прав личности от злоупотреблений со стороны представителей государства.

Кроме того, Комиссия ООН по правам человека (UNCHR), учрежденная в соответствии со статьей 28 Международного пакта о гражданских и политических правах (15 марта 2006 г. вместо Комиссии был учрежден Совет по правам человека ООН), в решении по делу Joseph Kavanagh v. Ireland, 4 апреля 2001 г., обвинявшегося в совершении ряда преступлений против государства (под которыми фактически понимались преступления террористического харак­тера), указала, что государство, лишив подсудимого права на суд присяжных по такого рода обвинениям без использования разумных и объективных критериев и рассмотрев его дело в специальном уголовном суде, состоявшем из трех профессиональных судей, тем самым нарушило его право на равенство перед законом и равную защиту закона, гарантированное статьей 26 Пакта, которой установлено право каждого на равную защиту закона без всякой дискриминации по какому бы то ни было признаку ^[10]. Иными словами, государство не вправе отменять или умалять право граждан на рассмотрение их дел судом с участием присяжных произвольно, то есть исходя лишь из своих представлений о целесообразности, в том числе обеспечивающей, по его мнению, эффективность борьбы с терроризмом и другими преступ­лениями против государства. Очевидно, что сама по себе такая целесообразность не рассмат­ривалась Комиссией ООН по правам человека в качестве «разумного и объективного» право­вого критерия.

Если привести к общему знаменателю приведенные правовые позиции, то таким критери­ем в общем можно считать обвинения в совершении преступлений, не просто направленных против любых государственных интересов, но посягающих на наиболее ранимую и чувстви­тельную их часть - суверенитет государства. В самой общей форме суверенитет можно определить как верховенство государства в собственных делах, независимость и самостоя­тельность во внешних и внутренних вопросах. Вместе с тем принято считать, что такие пре­ступления, как шпионаж, разглашение государственной тайны и т. д. имеют своим родовым объектом не просто безопасность государства, а ее основы, то есть посягают на само сущест­вование государства. Но тот, чье существование поставлено «на кон», не может чувствовать себя и объективно быть абсолютно независимым и самостоятельным. Следовательно, именно при обвинении лица в совершении подобных деяний государство может оказаться слишком мотивированным для расправы с теми, кто посягнул на его основы, а значит, профессиональ­ные государственные судьи находятся здесь в особой зоне риска с точки зрения конфликта интересов. В то же время разумный и объективный правовой критерий требует дать обви­няемым по названной категории дел дополнительную и лучшую гарантию независимости суда в виде жюри присяжных.

С учетом сказанного выше, можно полагать, что имеет место тенденция к формированию в современном международном праве общепризнанной нормы, рассматривающей именно суд с участием присяжных как наиболее адекватное и эффективное средство правовой защи­ты личности по делам о преступлениях, посягающих на суверенитет государства. Более того, принимая во внимание, что она содержится, в частности, в Резолюции 1507 (2006) и Реко­мендации 1754 (2006) РАСЕ, эту норму следует считать частью так называемого «мягкого» международного права.

Следует приветствовать недавно реализованные меры по расширению в России компе­тенции суда с участием присяжных. Благодаря Федеральному закону от 23 июня 2016 года № 190-ФЗ «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федера­ции в связи с расширением применения института присяжных заседателей» он с 1 июня 2018 года появился и в судах районного звена, хотя пока и лишь по весьма ограниченной ка­тегории дел.

В настоящее время суды с участием присяжных заседателей (в областных и районных судах согласно их родовой подсудности) могут рассматривать лишь уголовные дела о пре­ступлениях, предусмотренных статьями 105 частью первой и 111 частью четвертой, 105 ча­стью второй, 228.1 частью пятой, 229.1 частью четвертой, 277, 295, 317, 357 статьями 126 частью третьей, 209, 210 частью четвертой, 210.1, 211 частями первой- третьей, 212 частью первой, 227, 353-356, 358, 359 частями первой и второй, 360 УК РФ. Однако недавно Пред­седатель Верховного суда РФ В. М. Лебедев, выступая с докладом о деятельности судов по итогам 2019 года, заявил: «Считаю возможным распространить эту процедуру на рассмотре­ние уголовных дел по всем категориям особо тяжких преступлений и предпринимательским преступлениям». Правда, при этом глава Верховного суда оговорился, что суд присяжных не сможет рассматривать дела, в материалах которых имеются сведения, относящиеся к госу­дарственной тайне ^[11].

Однако не секрет, что одной из основных проблем функционирования суда присяжных в России является крайне низкая явка кандидатов, проистекающая из нежелания слишком многих граждан принимать участие в отправлении правосудия. Сейчас для обеспечения явки в суд 30-40 кандидатов в присяжные заседатели работники аппарата суда направляют от 500 до 1500 приглашений, а явка по некоторым данным составляет в среднем лишь 2-3 % [3]. К тому же довольно часто в составе коллегии присяжных заседателей оказываются граждане, участие которых в отправлении правосудия запрещено законом, что в дальнейшем влечет от­мену приговора, предварительная же проверка сведений о лицах, включаемых в списки канди­датов, как показывает практика, слишком длительна, трудоемка и малоэффективна [4].

Представляется, что выходом из этого положения мог бы стать волонтерский принцип формирования списка кандидатов в присяжных заседателей, возможно, на первое время за­пасного, численность которого сейчас может составлять до одной четвертой от числа канди­датов в присяжные заседатели, подлежащих включению в общий список (часть 4 статьи 4 Федерального закона от 20 августа 2004 года «О присяжных заседателях федеральных судов общей юрисдикции в Российской Федерации»). При этом регистрация таких добровольных кандидатов уже теперь могла бы производиться через единую электронную систему иденти­фикации и аутентификации «Госуслуги», что существенно облегчило бы проверку их соот­ветствия требованиям к присяжным заседателям. Правда, при этом пришлось бы отказаться от метода случайной выборки, предусмотренной тем же законом, которая, по идее, призвана обеспечить объективность присяжных. Однако закон предусматривает достаточные гарантии против их пристрастности. Так, наличие обстоятельств, препятствующих участию в качестве присяжных заседателей в рассмотрении уголовного дела, проверяется в начале судебного заседания председательствующим и сторонами, а тенденциозность коллегии присяжных мо­жет быть основанием к ее роспуску (статьи 328, 330 УПК РФ). Главное же состоит в том, что существующая практика, когда в суд являются лишь несколько процентов из огромного ко­личества вызванных кандидатов, и так практически равнозначна волонтерскому принципу формирования коллегии присяжных. Так не лучше ли ее узаконить, сделав к тому же менее затратной и более технологичной? Кроме того, кто сказал, что равнодушие лучше активной гражданской позиции?

Впрочем, в условиях пандемии коронавируса, обрушившейся на мир в начале 2020 года и, возможно, способной давать новые волны в будущем, судьба традиционного суда присяж­ных по понятной причине оказывается под вопросом. Однако в будущем должна появиться электронная версия суда с участием присяжных, когда благодаря хорошо отработанным во время карантина методам дистанционных коммуникаций посредством Интернета можно не только обеспечить работу жюри, но и расширить ее количественный состав до гораздо боль­ших размеров, приближая вердикт такой «электронной гелиэйи», или «дикастерия», по убе­дительности к референдуму, а по статистической обоснованности - к социологическому исследованию [5, 6][12]. Очевидно, что функционирование коллегии присяжных в удаленном режиме должно сочетаться с волонтерским принципом формирования запасного списка. Ра­зумеется, это мыслимо лишь при условии применения ряда эффективных контрольных про­цедур, обеспечивающих идентичность личности присяжных и минимизирующих опасность влияния на них других лиц, как то: предоставление кандидатам доступа в соответствующую компьютерную сеть через личный кабинет по индивидуальному логину и паролю, проверка подлинности кандидата в присяжные с помощью электронных систем распознавания лично­сти, установление юридической ответственности за общение с посторонними во время выне­сения вердикта и т. д. Действительно, если идея всеобщего электронного волеизъявления считается уместной в отношении голосования по поправкам к конституциям, в политических выборах (глав правительств, президентов, парламентов), которые затрагивают интересы це­лых народов, то почему невозможно использование «электронной гелиэйи» при разрешении дел отдельных индивидов, чьи судьбы достойны того, чтобы решать их не только ограничен­ным кругом случайно подобранных людей, а на основе всеобщего дискурса на рационально- демократических началах?

Расширение компетенции суда с участием присяжных могло бы иметь для нашей страны и чисто утилитарные, но далеко идущие благотворные последствия. Ведь сама потенциаль­ная возможность попадания большинства дел в суд присяжных заставляла бы следствие и прокуратуру резко снизить количество поступающих в суды слабо подготовленных либо попросту инспирированных дел, улучшить качество предварительного расследования, а зна­чит, в конце концов освободиться от попавших в органы полиции, следствия и прокуратуры случайных и коррумпированных элементов. Это, в свою очередь, неизбежно сказалось бы и на снижении общего уровня коррупции, ибо последняя может вольготно существовать лишь при условии системной вовлеченности в нее самих правоохранителей. Другими слова­ми, «суд Отчизны» мог бы стать своего рода пусковым механизмом для запуска процесса по «принципу домино» - самоочищения государства и общества от произвола и коррупции, что еще раз подтверждает его объективную, естественно-правовую природу и необходимость.

 

 

1.           Mark Twain. Roughing It. Paperback. Neeland Media LLC. 2010. 566 p.

2.           Нерсесянц В. С. Философия права: учебник для вузов. М., 1997. 652 с.

3.           Васюткин Д. Ю. Проблема обеспечения явки кандидатов в присяжные в суд // Новый юридический вестник. 2019. № 1 (8). C. 42-44.

4.           Тисен О. Н. Формирование коллегии присяжных заседателей: теоретические и практи­ческие проблемы: дис. ... канд. юрид. наук. Оренбург, 2009. 41 с.

5.           Смирнов А. В. Состязательный процесс. СПб.: Альфа, 2001. 316 с.

6.           Смирнов А. В. Типология уголовного судопроизводства: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2001. 39 с.

 

Материал поступил в редколлегию Received 09.04.2021

 

 

Смирнов Александр Витальевич, доктор юридических наук, действительный государст­венный советник юстиции РФ III класса, профессор кафедры уголовно-процессуального права Северо-Западного филиала Северо-Западного филиала ФГБОУВО «Российский государственный университет правосудия», Заслуженный юрист Российской Федерации (Санкт-Петербург, Россия)

Alexander V. Smirnov, Doctor of Law, Full State Adviser of Justice of the Russian Federation, Class III, Professor of the Department of Criminal Procedure Law of the North-Western Branch of the North-Western Branch of the Russian State University of Justice, Honored Law­yer of the Russian Federation (St. Petersburg, Russian Federation)