УДК 340

 

Российско-Армянский университет (г. Ереван, Республика Армения)

E-mail: artur.ghambaryan@gmail.com

Доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист Республики Армении, зав. кафедрой теории права и конституционного права Российско-Армянский университет 0051, Республика Армения, г. Ереван, ул. Овсепа Эмина, 123

 

 

 

Введение: статья посвящена вопросам освобождения лица от ответственности или выполнения обязанности вопреки закону на основе правовой максимы «lex non cogit ad impossibilia» (закон не требует невозможного).

Цель: показать, что юридическая максима «lex non cogit ad impossibilia» применима не только в частном, но и в публичном праве. Она позволяет правоприменителю действовать вопреки закону в ситуации невозможности.

Методы: сравнения, описания, интерпретации; теоретические методы формальной и диа­лектической логики, а также частнонаучные методы: юридико-догматический и т.д.

Результаты: различают три вида невозможности: физическая невозможность, «практиче­ская» невозможность и юридическая невозможность. Также различают а priori невозмож­ность и фактическую невозможность. Классификация данных видов невозможности имеет практическое значение. Если законом не установлено, что невозможность является закон­ным основанием для освобождения от исполнения обязанности или ответственности, то в этом случае правоприменитель действует вопреки закону.

В ситуациях невозможности су­ществуют два способа юридического оправдания освобождения лица от исполнения обязан­ности или ответственности вопреки закону: закрепление в правоприменительном акте не предусмотренного законом «разумного исключения» или обращение к доктрине развития права вопреки закону (contra legem). Наиболее приемлемым путем обоснования позиции осво­бождения лица от исполнения обязанности или ответственности на основе правовой мак­симы lex non cogit ad impossibilia является доктрина развития права вопреки закону (contra legem). В данном случае право развивается вопреки закону (contra legem), но при этом в соот­ветствии с правовой максимой «lex non cogit ad impossibilia», что делает действия право­применителя правомерными.

Выводы: правоприменитель, руководствуясь доктриной развития права contra legem, может на основании правовой максимы lex non cogit ad impossibilia правомерно действовать вопреки закону, освобождая лицо от исполнения обязанности или от ответственности. Доктрина действий вопреки закону на основе максимы lex non cogit ad impossibilia может создать для политической власти благоприятную почву для злоупотреб­лений в избирательных процессах, поэтому для предотвращения подобных злоупотреблений необходимо соблюдать следующие условия: во-первых, «практическая» невозможность или юридическая невозможность не могут быть юридическим основанием для переноса (отме­ны) выборов; во-вторых, доктрина действий против закона, основанная на lex non cogit ad impossibilia, может применяться судебными органами или под их контролем.

Ключевые слова: lex non cogit ad impossibilia; физическая невозможность; юридическая невозможность; «практическая» невозможность; правовая максима; принцип права; развитие права contra legem

 

 

Обычно поведение человека основано на ра­зумности, рациональности, пропорциональности, справедливости и добросовестности. Этот уровень поведения лежит в основе социального порядка. Он позволяет членам общества участвовать в об­щественной жизни. Законодательная власть прини­мает законы с объективной целью достижения этих надлежащих моделей поведения. Отсюда презумп­ция того, что законодательство стремится к достиже­нию разумных результатов, логически избегая всего, что без нужды противоречит здравому смыслу. Предполагается, что закон не предназначен для того, чтобы требовать выполнения бесполезной деятель­ности, предъявлять нереалистичные требования и выдвигать то, что невозможно выполнить [31, с. 361].

В различных сферах общественной жизни от человека или общества можно требовать только такое поведение, которое возможно осуществить. Это настолько простая истина, что она транслирует­ся даже в детской художественной литературе. Так, в известном произведении Антуана де Сент- Экзюпери читаем:

«Если я повелю своему генералу обернуться морской чайкой, - и если генерал не выполнит при­каза, это будет не его вина, а моя. <...> Власть преж­де всего должна быть разумной. Если ты повелишь своему народу броситься в море, он устроит рево­люцию. Я имею право требовать послушания, пото­му что веления мои разумны» [1, с. 18-19].

А возможно ли, что монарх или законодатель установит такое императивное правовое требова­ние, выполнение которого in abstracto превышает возможности человека? Американский юрист Лон Л. Фуллер отмечает:

«На первый взгляд, закон, предписывающий невозможное, представляется настолько абсурд­ным, что возникает соблазн предположить, что ус­танавливать подобный закон не станет ни один за­конодатель, находящийся в здравом уме, в том чис­ле самый жестокий диктатор. К сожалению, факты противоречат этому предположению» [23, с. 88].

В истории были люди и еще появятся те, кто «прикажут народу броситься в море» или «прика­жут генералу обернуться морской чайкой», но ник­то, будь то тиран, монарх или президент, не может ожидать, что эти требования будут выполнены.

Таким образом, разумный законодатель не может требовать невозможного. Эта истина основа­на на правовом постулате (правовой максиме) lex non cogit ad impossibilia (закон не требует невоз­можного) [12, с. 74] или подобной ему аd impossi­bilia nemo obligatur (к невозможному никого не обя­зывают) максиме. Герберт Брум в связи с этой мак­симой отметил:

«Эту максиму следует понимать в ограничен­ном смысле, согласно которому невозможность прощается, когда существует необходимая или не­преодолимая невозможность выполнить обязатель­ное требование закона или воздержаться от запре­та» [33, с. 242].

В российских и армянских доктринальных ис­точниках правовой максиме (аксиоме) lex non cogit ad impossibilia не было уделено должного внимания. Даже в работах, посвященных правовым аксиомам или принципам, этот правовой постулат не упомина­ется и не обсуждается всесторонне [7; 14, с. 197-199; 9, с. 114-116; 25, с. 245-253; 15, с. 45-46].

В тех случаях, когда авторы ссылаются на рас­суждение lex non cogit ad impossibilia, оно называет­ся по-разному - правовой постулат, правовая аксио­ма [19, с. 148], правовая максима [33, с. 242], право­вой принцип (принцип права) [13, с. 106, 30].

Понятия «правовая аксиома», «правовая мак­сима», «правовая сентенция» или «правовой посту­лат» в целом тождественны, их выбор зависит от существующих в конкретной правовой системе тра­диций использования терминов. Например, в совет­ской и постсоветской литературе наиболее рас­пространено понятие «правовая аксиома», а в анг­лосаксонской и романо-германской системе - поня­тия «правовая максима», «правовая сентенция» или «правовой постулат». С этой точки зрения суждение lex non cogit ad Impossibilia может называться пра­вовой максимой, правовой аксиомой, правовой сентенцией или правовым постулатом. В этой статье будет использоваться преимущественно формули­ровка «правовая максима».

В некоторых правовых системах судебные ор­ганы официально подтвердили, что эта максима является аксиоматической истиной, поскольку «вы­текает из здравого смысла и естественной справед­ливости и была принята и применялась в законода­тельстве с незапамятных времен»[1].

Трудно поставить под сомнение аксио­матический характер правовой максимы lex non cogit ad impossibilia. Она отвечает всем требо­ваниям, предъявляемым к правовым аксиомам: она неоспорима, универсальна, общепризнана, разум­на, однозначна, морально обоснована, исторически долговечна [6, с. 149]. Эта правовая максима не имеет классового характера, ее существование не зависит от идеологии какой-либо политической си­лы или от того, закреплена она в законодательстве или нет. В объективной реальности ничего не изме­нится, если какая-либо политическая сила попыта­ется опровергнуть эту максиму или если законода­тель эксплицитно не закрепит ее в тексте закона.

Истоки максимы lex non cogit ad impossibilia восходят к римскому частному праву, в частности договорному праву. При этом доктрина невозмож­ности похожа на гражданско-правовой форс-мажор. В связи с этим индийские юристы отмечают:

«Положение о форс-мажорных обстоятельствах освобождает договорное обязательство от испол­нения только в случае определенного "форс-мажор­ного события", предусмотренного в контракте, тогда как "невозможность" охватывает другие непредви­денные обстоятельства, которые не подпадают под действие положения о форс-мажорных обстоятель­ствах» [30].

Российские теоретики считают, что юриди­ческая максима lex non cogit ad impossibilia отно­сится только к обязательствам, вытекающим из до­говоров. Они уточняют, что эта максима относится к обязательствам, вытекающим не только из частных (индивидуальных), но и из нормативных договоров [13, с. 106].

Со временем сфера действия этой правовой максимы расширилась, включив также обязанно­сти, вытекающие из публично-правовых гетеро­номных (односторонних) актов. Например, индийские суды изначально неохотно применяли эту максиму в контексте административного права, однако различные решения Высоких судов Индии проложили путь для этой доктрины в качестве принципа и в административном праве. Так, в деле Нагар Палика Паришад Высокий суд Уттаракханда (Uttarakhand) отклонил доводы государства на том основании, что доктрина о невозможности, регу­лирующая частные права отдельных лиц, не может быть распространена на дела, которые налагают конституционные обязательства на государство[2]. Однако год спустя в аналогичном деле, связанном с переизбранием в Законодательное Собрание Гуджарата (Gujarat Legislative Assembly), Высокий суд отметил, что максиму «lex non cogit ad impossibilia» следует толковать как impotentia excusat legem (невозможность сделать то, что тре­буется по закону, освобождает от исполнения), которая оправдывает неисполнение определенных действий из-за присущей им невозможности[3]. По этому делу обсуждались вопросы избирательного права, однако суды a priori не исключили возмож­ность применения правовой максимы lex non cogit ad impossibilia в избирательном праве.

Суды других государств также a priori не ис­ключают возможность применения в публичном праве максимы lex non cogit ad impossibilia и при разрешении различных публично-правовых споров рассматривают вопрос относительно того, есть ли основания для применения этой правовой максимы в конкретном случае (об этом далее).

При изучении теоретических источников римс­кого права становится ясно, что максима lex non cogit ad impossibilia, в зависимости от объема поня­тия «невозможность», воспринимается в узком и широком смыслах. В узком смысле сущность мак­симы lex non cogit ad impossibilia раскрывается толь­ко через физическую невозможность. Так:

«Обязательственная престация[4] должна быть возможной, выполнимой (possibilis). Возможными считались престации, выполнение которых не про­тиворечило физическим законам или физио­логическим возможностям должников. Престации, выполнение которых в этом аспекте было невоз­можным, не приводили к установлению обязатель­ственных отношений (impossibilium nulla est obli- gatio)» [20, c. 209].

В широком смысле под невозможностью ис­полнения обязательств понималась не только физи­ческая, но и юридическая и моральная невоз­можность. Так, некоторые специалисты отмечают:

«Римские юристы разделяли невозможность на физическую, юридическую и нравственную. Предметом обязательства не могли быть: facta natu- ra impossibilia, действия физически невозможные, facta jure impossibilia, действия юридически невоз­можные (напр., обещание передать собственность другого свободного человека) и facta turpia, дейст­вия безнравственные, к которым Папинян относит все действия contra bonos mores» [8, c. 116].

Таким образом, в широком смысле невозмож­ность существует не только тогда, когда человеку предъявляются требования, противоречащие зако­нам природы или превышающие физические воз­можности человека (физическая невозможность), но и когда на человека возлагаются обязанности, кото­рые юридически невозможно выполнить или выпол­нение которых противоречит моральному порядку.

В английском праве невозможность делится на три группы: физическая невозможность, «практичес­кая» невозможность и юридическая невозможность [32, c. 889].

(1)     Сущность физической невозможности. Фи­зические силы человека в сравнении с силами при­роды совершенно ничтожны, но было бы безрас­судно требовать от человека, как в древности мож­но было требовать от титанов, того, что превышает предел человеческих физических возможностей [24, c. 32].

Совершение действий физически невозможно, когда оно противоречит естественному ходу вещей. Такая невозможность может быть либо абсолютной, т.е. невозможной ни в коем случае (например, ос­тановить вращение Земли), либо относительной (иногда называемое «фактической» невозмож­ностью), т.е. вытекающей из обстоятельств дела [32, c. 889]. Состоянием относительной невозможности считаются случаи, когда, например, последний день совершения платежа в банке нерабочий. В этом случае существует физическая относительная невоз­можность, так как в связи с конкретными обстоя­тельствами, в условиях отсутствия сотрудников в банке, физически невозможно произвести оплату.

(2)     Армянская практика. В армянской практике возникла ситуация физической невозможности, ко­гда Комиссия по телевидению и радио Республики Армения (РА) (далее - Комиссия) прокоммен­тировала закон так, что телекомпания обязана пре­дотвратить трансляцию ругательств в прямом эфи­ре, в противном случае она будет привлечена к ад­министративной ответственности. Так, Комиссия наложила на вещателя (телекомпанию) админист­ративное взыскание за то, что в прямом эфире про­граммы под названием «Протесты в Ереване и марзах продолжаются» использовалась ненормативная лексика (с 14:23:45 до 14:23:54 участник демонстра­ции обругал полицейского, в ответ полицейский об­ругал гражданина). Телекомпания оспорила реше­ние о привлечении ее к административной ответст­венности в административном суде РА и сообщила:

«В прямом эфире одно ругательство звучит от полицейского, другое - от гражданина, и в объектив­ной реальности телекомпания не могла знать и пре­дотвратить наличие ненормативной лексики. Более того, телекомпания не могла также предвидеть, что гражданин будет ругать полицейского, а полицей­ский в ответ произнесет ругательства. То есть в дан­ном случае отсутствует вина телекомпании, ругатель­ства были непредсказуемы из-за прямого эфира».

Административный суд РА по административ­ному делу 4Т-/4324/05/22 в решении от 14 декабря 2022 г. отметил:

«В течение девяти секунд операторы компа­нии-истца не могли осознать и предположить, что представитель административного органа (полиции - А. Г.) может озвучивать ругательства сексуального характера. Более того, оператор не мог догадаться, что за первым ругательством должно последовать второе, или что ругательство продлится девять се­кунд. Кроме того, в административном деле нет ка­ких-либо относимых и допустимых доказательств того, что оператор в течение этих девяти секунд мог предотвратить трансляцию прямого эфира, но не выполнил этого. В течение девяти секунд сориенти­роваться о наличии предполагаемого правонаруше­ния, а затем прекратить прямой эфир - нереально».

Суд пришел к выводу, что при таких условиях вина телекомпании отсутствовала.

(1)     Сущность «практической» невозможности. «Практическая» невозможность - это такое состоя­ние, при котором действие физически может быть выполнено, но «только чрезмерной или неразумной ценой» [32, c. 889]. В части 1 статьи 9 Федерального закона «Об обязательных требованиях в Российской Федерации» от 31 июля 2020 г. закреплено положе­ние о практической возможности исполнения обя­занностей:

«Обязательные требования должны быть ис­полнимыми. При установлении обязательных требо­ваний оцениваются затраты лиц, в отношении кото­рых они устанавливаются, на их исполнение. Указан­ные затраты должны быть соразмерны рискам, пре­дотвращаемым этими обязательными требовани­ями, при обычных условиях гражданского оборота».

Это положение закона похоже на следующее определение «практической» невозможности анг­лийского права:

«Невозможность исполнения контракта, осво­бождающая сторону от ответственности за неиспол­нение, означает не только строгую невозможность, но и неосуществимость из-за крайней и необосно­ванной трудности, связанных с этим расходов, травм или убытков»[5] [32, c. 888].

(2)     Армянская практика. В армянской практике состояние «практической» невозможности может возникнуть, когда в уголовном судопроизводстве появится необходимость депонировать показания свидетеля, данные в ходе досудебного произ­водства (судебное депонирование показаний). Так, в статье 306 УПК РА в качестве основания для депо­нирования показаний предусмотрено обоснованное предположение о невозможности явки на судебное разбирательство. Основание невозможности явки в суд существует, в частности, в следующих ситуациях.

Во-первых, имеется возможность покинуть РА. Например, потерпевший, являющийся иностранцем, хочет вернуться в страну своего гражданства. Со­стояние невозможности участия в судебном разби­рательстве может возникнуть также, когда свиде­тель планирует на длительное время отправиться в командировку или на переподготовку.

Во-вторых, когда имеется возможность переез­да в труднодоступное или отдаленное от судебной территории место в пределах РА. Например, в ходе досудебного производства есть основания полагать, что свидетель может быть призван в воинскую часть, расположенную в труднодоступном месте.

Потерпевшему, находящемуся на территории другого государства, или военнослужащему, нахо­дящемуся в труднодоступной или отдаленной воин­ской части, явиться в суд чрезмерно сложно (доро­го), но физически возможно[6].

(1)     Сущность юридической невозможности. Действие является юридически невозможным, ко­гда правило закона делает невозможным его со­вершение. Например, закон запрещает составлять завещание до достижения совершеннолетия [32, c. 889].

Юридическая невозможность, как правило, существует в тех случаях, когда от лица требуется выполнить какое-либо действие (обязанность), од­нако для его осуществления имеются позитивные и негативные правовые препятствия.

1)      Позитивное правовое препятствие - когда для исполнения обязанности или одного из элемен­тов ее состава имеются правовые ограничения (за­преты), например, лицо имеет обязанность платить государственную пошлину, однако государство в определенный период запретило осуществлять дея­тельность, за которую должна была быть уплачена государственная пошлина. По большому счету, ис­полнение обязанности по уплате пошлины юриди­чески невозможно, так как один из элементов фак­тического состава исполнения этой обязанности, а именно осуществление деятельности, был запре­щен государством (об этом далее).

2)      Негативное правовое препятствие - когда для исполнения обязанности отсутствуют правовые предпосылки, позволяющие лицу выполнять свою обязанность. Например, законом предусмотрена обязанность по уплате налога, однако правовыми актами не установлены формы отчетности, меха­низмы исчисления налога.

(2)     Армянская практика. В армянской практике возникла ситуация юридической невозможности, когда государство требовало от хозяйствующего субъекта уплатить государственную пошлину за дея­тельность игорного бизнеса, осуществление кото­рой было запрещено решением того же государства из-за коронавирусной инфекции. В подобной ситуа­ции существовала юридическая невозможность осуществления экономической деятельности, по­скольку хозяйствующий субъект имел физическую возможность осуществлять эту деятельность, одна­ко государство запретило осуществление этого вида деятельности нормативно-правовым актом (юриди­чески). Так, Министерство финансов РА приостано­вило, а затем прекратило деятельность действую­щего в сфере организации игорного бизнеса субъек­та по причине периодической неуплаты госпошли­ны. Министерство не учло, что в данный период комендант РА в связи с коронавирусной инфекцией запретил организацию деятельности игорного биз­неса. Из простой юридической логики было понят­но, что в такой ситуации у хозяйствующего субъекта не может возникнуть обязанность платить пошлину или к нему не могут применяться другие негативные последствия.

Тем не менее законодатель РА в этой нестан­дартной ситуации не предусмотрел какой-либо законодательной нормы об освобождении лица от исполнения обязанности платить пошлину, однако Административный суд РА по административному делу 4Л-/6162/05/20, фактически принимая за ос­нову правовую максиму lex non cogit ad impos- sibilia, осуществил правосудие в аксиологическом смысле.

Главный вопрос в этом деле заключался в сле­дующем: имеет ли лицо обязанность платить гос­пошлину в случае, когда осуществление той дея­тельности, за которую нужно платить госпошлину, запрещено государством? Административный суд РА 28 октября 2021 г. справедливо отметил:

«Государственная пошлина взимается за осу­ществление деятельности и (или) осуществляемые услуги или действия, подлежащие лицензированию, а субъектами, несущими обязанность по уплате го­сударственной пошлины, являются лица, пользую­щиеся услугами или действиями государства. Госу­дарственная пошлина не уплачивается исключи­тельно для того, чтобы в бумажном варианте был документ под названием "лицензия". Государствен­ная пошлина уплачивается за разрешение на осуще­ствление деятельности, подлежащей лицензирова­нию. <...> По решению коменданта РА запрещена деятельность по организации игорных домов на всей территории РА. То есть хозяйственная компа­ния (истец) по не зависящим от нее причинам ли­шилась возможности осуществлять деятельность по организации игорного бизнеса (казино), то есть ист­цу на государственном уровне не было разрешено осуществлять деятельность, подлежащую лицензи­рованию, за которую законом установлена государ­ственная пошлина. В итоге получается следующее: то, за что должна была быть уплачена государст­венная пошлина, государство лицу не предоставило, не разрешило. В указанный период лицо не могло иметь обязанности по уплате государственной по­шлины, поскольку осуществление деятельности, за которую должна была быть уплачена государствен­ная пошлина, было запрещено государством»[7].

Таким образом, законодатель РА, с одной сто­роны, предусмотрел юридическую обязанность по уплате государственной пошлины, с другой стороны - не предусмотрел норму об освобождении от ис­полнения обязанности по уплате пошлины в случаях запрета государством экономической деятельности. Несмотря на то что в этом судебном деле отсутство­вало какое-либо законодательное основание для освобождения хозяйствующего субъекта от испол­нения обязанности платить пошлину, Администра­тивный суд РА, фактически принимая за основу пра­вовую максиму lex non cogit ad impossibilia, спра­ведливо выступил против законодательного импе­ративного регулирования уплаты пошлин и, по сути, освободил лицо от негативных последствий неис­полнения обязанности уплатить государственную пошлину за этот период. Хотя суд в судебном акте прямо (expert) не указал на развитие права вопреки закону на основе правовой максимы lex non cogit ad impossibilia, подобное поведение суда является классическим примером правомерного развития финансового права вопреки закону (развитие права contra legem).

Чего нельзя сказать о деятельности суда по другому делу. Так, налоговый орган РА в судебном порядке потребовал от субъекта выплатить в гос­бюджет сумму в условиях, когда на имущество и банковские счета субъекта был наложен арест и по этой причине он был лишен возможности выпол­нить взятые на себя налоговые обязательства со­гласно установленному графику.

В данном случае (административное дело 4Т-/7782/05/12) хозяйственная организация (ответ­чик) сообщила Административному суду РА, что для выполнения взятых на себя налоговых обязательств неоднократно писала начальнику территориального подразделения налогового органа, председателю Комитета государственных доходов РА, чтобы они предприняли меры по снятию ареста на имущество и денежные средства, однако налоговый орган РА отказал заявителю. В Суде организация (ответчик) заявила:

«Ненадлежащее исполнение налогового обяза­тельства является исключительно следствием невы­полнения налоговым органом своих позитивных обязательств, следовательно, вследствие бездейст­вия налогового органа, налогоплательщик не может нести ответственность».

Судья Административного суда РА, не обсуж­дая доводы ответчика, судебным актом от 25 нояб­ря 2014 г. удовлетворил иск налогового органа РА о взыскании крупной суммы в пользу государственного бюджета.

Если представленные в суде данные ответчика соответствуют действительности[8], то очевидно, что он не исполнил налоговую обязанность не только из-за юридической, но и из-за физической невоз­можности. С одной стороны, у него не было юриди­ческой возможности, например, отчуждать свое имущество, с другой стороны - у него не было физи­ческой возможности обналичить денежные средства. В таких условиях государство лишило хозяйствующий субъект физической и юридической возможности выполнять свои обязанности. В условиях, когда аргу­менты о невозможности исполнения обязанности не оцениваются судьей, деятельность судьи в аксиоло­гическом смысле не может считаться правосудием: она лишь внешне напоминает правосудие.

(3) Соотношение юридической и физической невозможности. Юридическую и физическую невоз­можность следует рассматривать как автономные явления. Дело в том, что иногда юридическая воз­можность того или иного действия ставится в зави­симость от физической (фактической) возможности его совершения: если действие фактически невоз­можно, значит, и юридически невозможно, и на­оборот, если действие физически (фактически) воз­можно, значит, и юридически возможно. Сторонни­ки такого подхода отмечают:

«Конечно, так как невозможность фактическая исключает возможность юридическую, то и обратно, требование наличной возможности фактической для наличности возможности юридической есть тре­бование совершенно справедливое (ad impossibilia nuiia obligatio)» [2, с. 420].

Необходимо различать виды физической и юридической невозможности. С этой целью следу­ет проанализировать содержание установленной обязанности и обстоятельства дела. Так, в приве­денном выше примере исполнение обязанности по уплате налога было юридически невозможным, однако вид невозможности может измениться, если, например, законом будет установлено, что лицо подает налоговый отчет онлайн, однако в последние дни исполнения обязанности по пред­ставлению отчета интернет был недоступен. В этом случае существует физическая невозможность ис­полнения налоговой обязанности.

Другой пример. Закон предусматривает, что человек, зараженный коронавирусом, обязан само­изолироваться. В этой ситуации, в зависимости от обстоятельств, может быть как физическая, так и юридическая невозможность исполнения обязан­ности. Так, если у данного лица тяжелое состояние болезни с коронавирусной инфекцией, вследствие чего он лишен возможности передвигаться, т. е. ли­шен возможности выйти из квартиры и выполнить обязанность, то существует физическая невозмож­ность исполнения обязанности. Между тем если у человека легкое состояние болезни с коронавирус­ной инфекцией, то есть человек может физически передвигаться и выходить из квартиры, однако за­коном установлено, что он обязан самоизолиро­ваться, то в этом случае существует юридическая невозможность исполнения обязанности. Напри­мер, Высший Судебный Совет РА 14 апреля 2022 г. Постановлением РТ-Ш-20-П-Ч-4 обсудил вопрос о том, допустил ли председатель судебного состава, разрешающего избирательный спор в коллегиаль­ном порядке, нарушение, когда из-за заболевания коронавирусной инфекцией огласил решение не в зале судебного заседания, а из квартиры в дистан­ционном порядке. В этом случае Высший Судебный Совет РА использовал формулировку «объективная и исключительная невозможность» физического участия в судебном заседании, из которой можно предположить, что Высший Судебный Совет РА имел в виду физическую невозможность оглашения судебного акта в зале судебного заседания.

Правоприменительный орган должен разли­чать два случая невозможности.

Во-первых, исполнение требования закона са­мо по себе невозможно, то есть законодатель уста­новил требование, которое, независимо от фактов, a priori не может быть выполнено (a priori невоз­можность). Например, законом установлено, что полицейский обязан контролировать сознание че­ловека, а также выявлять и наказывать лиц, имею­щих другую религию, или законом установлено, что телекомпания обязана пресечь трансляцию руга­тельств в прямом эфире. Выполнение таких абсурд­ных обязанностей a priori невозможно.

Если законодатель принял закон, требование которого a priori не может быть выполнено, то пра­вовая максима lex non cogit ad impossibilia требует, чтобы компетентный судебный орган (например, Конституционный суд) в рамках прямого нормо- контроля признал такую норму недействительной.

Во-вторых, выполнение требования закона, хо­тя и возможно само по себе, при наличии конкрет­ного фактического состава становится невозможным (фактическая невозможность). Например, закон требует от гражданина представить в государствен­ный орган оригинал документа, однако в данном случае факты таковы, что оригинал этого документа в установленном законом порядке уничтожен. Так, Высокий суд Южно-Африканской Республики в деле «Мастер против Грея» сослался на максиму lex non cogit ad impossibilia и отметил, что капитан может зарегистрировать или иным образом действовать на основании копии завещания, если есть доказа­тельства того, что оригинал был утерян или унич­тожен. Суд постановил, что настаивать на предъяв­лении оригинала документа «противоречит намерениям законодательного органа»[9].

Приведем другой пример, когда выполнение императивного требования закона, хотя само по себе возможно, при наличии некоторых юриди­ческих фактов становится невозможным. Так, в гра­жданском судопроизводстве РА установлено, что судья, рассмотревший дело, опечатывает каждую страницу решения и подписывает резолютивную часть решения (ч. 3 ст. 189 Гражданско-процес­суального кодекса (ГПК) РА), при этом каждая стра­ница решения Апелляционного суда запечатывается печатью судьи, докладчика по делу, а резолютив­ную часть решения подписывают и запечатывают печатью судьи, рассмотревшие жалобу (ч. 7 ст. 381 ГПК РА). Если судья по рассматриваемому в колле­гиальном порядке делу участвовал в вынесении и опубликовании судебного акта, но до его подписа­ния умер, то выполнение императивного требова­ния закона о подписании и печати судебного акта, по сути, становится невозможным. В науке граждан­ского процесса отмечается:

«Если один из участвующих в рассмотрении дела судей участвовал в его вынесении, но не смог подписать решения (внезапно умер, тяжко заболел), то дело не пересматривается заново, а делается оговорка после двух подписей судей об отсутствии третьей подписи» [11, c. 220].

В советском гражданско-процессуальном зако­нодательстве на этот счет имелись прямые регули­ровки. Так, статья 178 ГПК РСФСР 1923 г. предусмат­ривала: «Если в силу непредвиденных обстоятельств кто-либо из членов суда не может подписать реше­ния, то об этом делается отметка за подписью пред­седателя». Понятно, что в основе этого законодатель­ного регулирования лежала юридическая максима lex non cogit ad impossibilia, поскольку невозможно требовать от умершего подписать судебный акт.

Изменится ли ситуация, если в процессуальных кодексах не будет установлена какая-либо норма о невозможности подписания судьей судебного акта? Ответ ясен: независимо от того, написано об этом в законе или нет, все равно судебный акт (право­ судие) не может быть признан недействительным лишь на том основании, что судебный акт, состав­ленный по коллегиально рассмотренному делу, вследствие смерти одного из судей не подписан им.

Верно, что отсутствие подписи или печати су­дебного акта является основанием для безусловной отмены судебного акта (ст. 365, ч. 2, п. 3 ГПК РА), однако если судебный акт был обжалован на том основании, что умерший судья не подписал судеб­ный акт, то суд высшей инстанции, вопреки пункту 3 части 2 статьи 365 ГПК РА, должен принять за основу правовую максиму lex non cogit ad impossibilia и от­клонить жалобу.

В отличие от a priori невозможности, при фак­тической невозможности действительность закона не ставится под сомнение, она сохраняет свою обяза­тельность. В этом случае компетентный орган в рам­ках косвенного нормоконтроля не применяет ad hoc, то есть вопреки императивному требованию закона, на основании правовой максимы lex non cogit ad impossibilia, не выполняет требование закона.

При изучении обоснований проектов ряда за­конодательных актов и судебных актов в РА стано­вится ясно, что в их основе иногда фактически лежит философия какой-либо правовой максимы, однако правотворческие и правоприменительные органы прямо не ссылаются на эту максиму. Они в плоско­сти интуитивного права или правовой логики, ощу­щая воздействие правовой максимы, устанавливают правила, в основе которых лежат требования соот­ветствующей правовой максимы. Обоснованием сказанного является то, что в официальных доку­ментах (обоснованиях законопроекта, судебных актах) редко можно встретить явные (explicit) ссыл­ки на правовые максимы и их анализ.

Одной из причин такого положения является то, что в армянской правовой доктрине не предпри­нимаются активные шаги по исследованию право­вых максим, а содержание правовых максим, как правило, недоступно для правотворческих и право­применительных органов РА. Между тем синергия правовой доктрины и судебной деятельности имеет большое значение при формулировании и реализа­ции правовых максим. Приемлема следующая идея:

«Заслуги создания правовых сентенций делят между собой юрисдикционная деятельность и юриспруденция, то есть судебная власть и правовая доктрина. В результате принятия определенных ре­шений и последовательной практики такие сентен­ции закрепляются судами. Такими способами сен­тенции проникают в право и превращаются в ориен­тиры поведения субъектов, правовые и аргумента- ционные основания, на основе которых разрешают­ся юридические дела» [21, c. 129].

Правовые максимы, выработанные правовой доктриной, должны быть признаны, сохранены и защищены как правотворческими, так и право­применительными органами. Иными словами, пра­вотворческие и правоприменительные органы счи­таются адресатами правовых максим, для которых они «являются столбам, указывающим на правиль­ную дорогу, но не саму дорогу» [21, c. 72, 126].

В некоторых российских источниках lex non cogit ad impossibilia рассматривается как аксиома законотворчества [19, c. 148]. Правовая максима lex non cogit ad impossibilia требует от законодательных органов следующее:

1)      не принимать такие законы или иные нор­мативные правовые акты (далее - закон), требова­ния которых физически невозможно выполнить;

2)      не принимать такой закон, исполнение кото­рого потребует неразумных усилий (ресурсов);

3)устанавливать такие механизмы, которые позволят выполнять требования закона.

В современных правовых системах правотвор­ческие органы в основном устанавливают импера­тивные требования, которые могут быть выполне­ны. Если, тем не менее, ситуация такова, что в кон­кретном случае невозможно выполнить то или иное правовое требование, то для нейтрализации этой невозможности устанавливаются различные правовые фикции, презумпции или иные правовые условности. Например, законодатель РА четко оп­ределил, что если последний день срока исполне­ния какой-либо обязанности (действия) является нерабочим днем, то днем истечения срока счита­ется следующий за ним рабочий день (ч. 4 ст. 32 Закона РА «О нормативных правовых актах»). В этом случае законодатель прибегнул к помощи юридической фикции, чтобы преодолеть невоз­можность исполнения обязанности в последний нерабочий день. При установлении указанной нор­мы фактически учитывалась правовая максима lex non cogit ad impossibilia, поскольку лицо не имеет возможности выполнять ряд обязанностей в по­следний нерабочий день. К слову, в Индии Высо­кий суд Калькутты (Calcutta), руководствуясь юри­дической максимой lex non cogit ad impossibilia, по делу «Хоссейн Элли против Донезелла» (Hossein Ally v. Donezelle) решением от 15 марта 1880 г. от­метил:

«Если для совершения действия в суде или уч­реждении установлен срок, и этот срок истекает в нерабочий день, то действие должно считаться со­вершенным в этот срок, если оно совершено на сле­дующий день, в который суд или учреждении от­крыты. Причина в том, что закон не принуждает к совершению невозможного»[10].

Таким образом, предполагается, что разумный законодатель в правовом государстве установит требования, которые могут быть выполнены. Одна­ко не следует исключать случаи невозможности. Если законодатель установил такую обязанность, выполнение которой невозможно, то решение во­проса передается в компетенцию правопримени­тельного органа, в частности суда.

Если законом определены такие требования, выполнение которых невозможно, то перед право­применительным органом, особенно перед судом, встанет вопрос применения правовой максимы lex non cogit ad impossibilia.

Будут ли суды РА при разрешении того или иного правового спора руководствоваться правовой максимой? На этот вопрос можно ответить, приняв во внимание другие обстоятельства, имеющие принципиальное значение.

В постсоветских государствах судебное право­применение, основанное на правовой максиме lex non cogit ad impossibilia, скорее всего, не будет пред­ставлять сложности, если законодатель, исходя из этой правовой максимы, в позитивном праве прямо закрепит правовой принцип исполнимости законода­тельных требований. Например, максима lex non cogit ad impossibilia в статье 4 Федерального закона «Об обязательных требованиях в Российской Феде­рации» сформулирована как правовой принцип - «исполнимость обязательных требований» [29][11].

Судьи РА будут применять правовой принцип, установленный в позитивном праве, и правовую максиму, лежащую в основе принципа. А если принцип исполнимости законодательных требова­ний прямо не установлен в позитивном праве, то перспектива судебного применения правовой мак­симы lex non cogit ad impossibilia «затуманивается» и ставится в зависимость от преобладающего у судьи типа правопонимания.

В условиях преобладания легистского типа правопонимания судья постсоветского государства, скорее всего, не будет в судебном акте прямо ссы­латься на юридические максимы (сентенции). На­пример, в Армении отсутствует традиция прямо (explicit) ссылаться на правовые максимы в судеб­ных актах. Исключение составляют судебные акты Административного суда РА, в которых непосред­ственно ссылаются на правовую максиму lex specialis deroga legi generali [3, c. 120].

Однако, как мы заметили, суды РА сталкивают­ся с такими случаями, когда по конкретным делам очевидно, что в той или иной ситуации выполнение обязанности невозможно. В этих случаях даже судьи с легистским правопониманием, в силу веления правовой логики и здравого смысла, ощущают влияние правовой максимы lex non cogit ad impossi­bilia (хотя и не упоминают о ней в судебном акте) и исходя из этого освобождают человека от исполне­ния обязанности или от ответственности.

Если на лицо законом возложено императив­ное требование совершить какое-либо действие, однако это требование невозможно выполнить са­мо по себе или в силу фактических обстоятельств конкретного случая, то получается, что при невы­полнении этой императивной обязанности поведе­ние лица фактически противоречит закону. В этом случае возникают два вопроса. Во-первых, следует ли квалифицировать поведение человека в подоб­ной ситуации как противозаконное деяние или нет? Во-вторых, если это деяние квалифицируется как противозаконное деяние, то несет ли лицо ответст­венность за невыполнение императивного требова­ния закона?

В теории и на практике в вопросе освобож­дения человека от исполнения обязанности или освобождения от ответственности по причине не­возможности проявляется осторожность. Часто можно прочитать, что невозможность сама по себе не освобождает человека от ответственности за не­выполнение обязательств. Так:

«Выраженное в таком общем виде правило impossibilium nulla obligatio не разрешает вопроса о юридических последствиях неисполнения обяза­тельств, так как оно не определяет ни содержания понятия "невозможности", ни пределов применения его в качестве юридического момента, влияющего на судьбу обязательств. Невозможность исполнения сама по себе еще не разрешает вопроса об освобож­дении от ответственности. Не во всех случаях факти­ческой невозможности для должника исполнить обя­зательство имеется юридическое основание для оп­равдания его безответственности» [8, c. 116].

Цитируемый выше автор считает, что правило imposlium nulla obligatio не решает вопрос о послед­ствиях невыполнения обязательства, поскольку оно сформулировано в очень общих чертах и не уточня­ет пределы его применения. С другой стороны, ав­тор не исключает, что фактическая невозможность исполнения обязанности может стать основанием для освобождения лица от ответственности.

В связи с этим следует также упомянуть Феде­ральный закон «Об обязательных требованиях в Рос­сийской Федерации», в части 2 статьи 9 которого за­креплено, что установление обязательных требова­ний, исключающих возможность исполнить другие обязательные требования, не допускается, однако тем же законом не регулируется, какие правовые последствия могут возникнуть, если соответствую­щий орган, тем не менее, установит другие требова­ния, которые сделают невозможным выполнение обязательных требований. Указанным законом, в частности, не установлено, являются ли обязательные требования, выполнение которых невозможно, не­действительными или нет, или если хозяйствующему субъекту предъявляются требования, которые не­возможно выполнить, будет ли он привлечен к ответ­ственности за невыполнение этих требований или будет освобожден от ответственности.

С другой стороны, например, Н. М. Коркунов писал, что необходимость освобождает человека от исполнения обязанности. Он отмечал:

«Обязанности мы хотя и должны не нарушать, но все же можем нарушить. Против необходимости же мы бессильны; мы не можем не следовать необхо­димости. Необходимость освобождает даже от обя­занности (impossibilium nulla obligatio)» [10, с. 103].

Если против необходимости (невозможности) человек бессилен и он не может не следовать ей, то возникает вопрос: в состоянии необходимости (не­возможности) правовая максима lex non cogit ad impossibilia освобождает человека от исполнения обязанности или от ответственности? Различие этих двух ситуаций имеет практическое значение.

Если невозможность (необходимость) освобо­ждает человека от исполнения обязанности, то сле­дует считать, что в данной ситуации такой обязан­ности не существует, а неисполнение несуществую­щей обязанности не может квалифицироваться как противозаконное поведение. В этом случае право­вую максиму lex non cogit ad impossibilia следует рассматривать в сочетании с максимой impotentia exeusat legem (невозможность сделать то, что тре­буется по закону, освобождает от исполнения) [32, с. 889]. Например, Конституционный суд Южно­Африканской Республики по делу «Мтоконья против Министра полиции» (Mtokonya v. Minister of Police [2017] ZACC 33 para. 137) отметил.

«Согласно принципу lex non cogit ad impossibilia, закон не требует от человека совершения невозмож­ного. Если исполнение с точки зрения конкретного закона стало невозможным в силу обстоятельств, над которыми заинтересованное лицо не имело контро­ля, эти обстоятельства рассматриваются как уважи­тельная причина для несоблюдения того, что пред­писывает этот закон»[12].

В описанной ситуации правовая максима lex non cogit ad impossibilia освобождает лицо от ис­полнения обязанности, поэтому делает его без­действие правомерным. В данном случае речь не может идти о какой-либо ответственности и осво­бождении от нее.

Если невозможность (необходимость) освобо­ждает человека не от исполнения обязанности, а от предусмотренных за ее невыполнение негативных последствий - ответственности, то правопримени­тель в этом случае, хотя и квалифицирует неиспол­нение обязанности как противозаконное деяние, на основании правовой максимы lex non cogit ad im- possibilia освобождает лицо от ответственности, предусмотренной за неисполнение обязанности.

Однако из изучения судебной практики стано­вится ясно, что судьи в целом не затрагивают вопрос освобождения лица от исполнения обязанности по причине невозможности, их больше всего интересу­ет, чтобы лицо в случае невозможности исполнения обязанности не понесло каких-либо негативных по­следствий, например, не было привлечено к ответ­ственности или лишено лицензии. Так, 2 мая 2016 г. Высший кассационный суд Италии огласил решение по делу гражданина Украины, освободив его от от­ветственности за кражу продуктов. В 2015 году Р. Остряков, мигрант из Украины, был приговорен к 6 месяцам тюремного заключения и штрафу в размере 100 евро за совершенную 19 ноября 2011 г. кражу товаров из продуктового магазина на сумму чуть более 4 евро. Обвинительный приговор обжа­ловался, по мнению стороны обвинения, в целях смягчения наказания в связи с особым состоянием крайнего отчаяния и острой необходимости винов­ного в питании. Однако Высший кассационный суд принял решение об освобождении Острякова от наказания, отметив в своем постановлении, что «не подлежит наказанию тот, кто, будучи движимым нуждой, крадет малое количество продуктов пита­ния, чтобы удовлетворить жизненно важную по­требность в пище». При вынесении решения Суд применил доктрину ad impossibilia nemo tenetur (к невозможному никого не обязывают) [16, с. 6][13].

Если правоприменитель в случае невозможно­сти освобождает лицо от исполнения обязанности или ответственности, предусмотренной за ее неис­полнение, то не действует ли он вопреки закону? Ответ на вопрос зависит от того, предусмотрено ли законом специальное основание для освобождения лица от исполнения обязанности или освобождения от ответственности по причине невозможности.

Если конкретными нормами закона преду­смотрено, что невозможность является законным основанием для освобождения от исполнения обя­занности или от ответственности, то в этом случае правоприменитель будет действовать не contra legem, а intra legem.

Если законом такое регулирование не преду­смотрено, то правоприменитель встает перед про­блемой юридического оправдания поведения лица, не выполнившего императивное требование закона на основании невозможности, и поиска обоснова­ний освобождения от исполнения обязанности или от ответственности.

Учитывая, что мы имеем дело с максимой, вы­ражающей объективные закономерности в сфере права, то само собой разумеется, что лицо не может быть привлечено к ответственности за невыполне­ние требований закона, исполнение которых не­возможно, независимо от того, предусмотрено за­коном специальное основание для освобождения от исполнения обязанности или от ответственности или нет.

Необходимо установить, на каких юридических обоснованиях правоприменитель может оправдать поведение вопреки закону. В таких нестандартных ситуациях возможны два способа юридического оп­равдания такого поведения: закрепление в право­применительном акте не предусмотренного законом «разумного исключения» или обращение к доктрине развития права вопреки закону (contra legem).

Правоприменитель на основании правовой мак­симы lex non cogit ad impossibilia может вывести за­коном прямо (explicit) не предусмотренное «разум­ное исключение», согласно которому императивное требование закона не может разумно распростра­няться на отношения, в которых исполнение обязан­ности невозможно. В этом случае, хотя исключение из требования закона прямо не предусмотрено ка­кими-либо нормативными правовыми актами, пра­воприменитель выводит такое исключение из право­вой максимы lex non cogit ad impossibilia.

На первый взгляд кажется, что такой способ правового обоснования является политически кор­ректным, поскольку правоприменитель, тем более суд, сугубо в плане словопользования, не выступает открыто против законодательной (политической) власти, то есть суд не указывает в судебном акте, что действует вопреки воле законодательного орга­на. Вместо этого суд выводит «разумное исключе­ние» из принципов или максим права. Еще раз от­метим, что речь идет о таком исключении, которое прямо (explicit) не предусмотрено законом. Более того, юридическая обязанность четким и опреде­ленным образом сформулирована в законе. Однако удивительно и неожиданно то, что постсоветский правоприменитель, «страдающий» крайне легистским правопониманием, оставляет за собой воз­можность отклониться от текста закона и вывести некое «исключение» из позитивно-правовой пусто­ты (небытия).

В постсоветских государствах, в частности в РА, вынесение судьями не предусмотренных законом «разумных исключений» обусловлено не столько желанием сохранить так называемую политическую лояльность, сколько желанием держаться на безо­пасном расстоянии от политической власти. Подоб­ные доводы судов можно понять, но принять их нельзя, поскольку это всего лишь средство сокрытия реальности или способ избежать позитивной ответ­ственности.

Наиболее приемлемым путем обоснования по­зиции освобождения лица от исполнения обязан­ности или ответственности на основе правовой мак­симы lex non cogit ad impossibilia является доктрина развития права вопреки закону (contra legem).

В доктрине термин contra legem используется в сочетании с различными юридическими понятия­ми, в зависимости от которых необходимо опреде­лить, характеризуется ли этими формулировками правомерное или неправомерное поведение: на­пример, если используется правоприменение contra legem [22, c. 92-99; 26, c. 200-203; 27, c. 75-76; 4, с. 129-153; 5, c. 7-22], интерпретация contra legem [18, c. 327] или развитие права contra legem [28, c. 327], то речь, несомненно, идет о правомерном поведении.

При развитии права contra legem существует регулирование закона, однако правоприме­нительный орган, исходя из определенных право­мерных целей (например, неотступное требование справедливости или иных принципов права), при­нимает решение вопреки регулированию закона. Тем самым правомочный орган своим актом устра­няет или меняет регулировки закона. Как было от­мечено, в ситуации невозможности выполнения императивных требований закона правопримените­лю может помочь доктрина развития права contra legem. Правоприменитель, руководствуясь доктри­ной развития права contra legem, может взять за основу правовую максиму lex non cogit ad impossibilia и действовать вопреки закону открытым (честным) и правомерным способом, освобождая лицо от исполнения обязанности или ответственно­сти. Правоприменитель в целях обоснования (оп­равдания) своей противоречащей закону позиции может ссылаться как на максиму lex non cogit ad impossibilia, так и на другие принципы, сочетающие­ся с ней, например, принцип недопустимости ответ­ственности без умысла или неосторожности. В этом случае право хотя и развивается вопреки закону (contra legem), но в соответствии с максимой lex non cogit ad impossibilia, что и указывает на правомер­ные действия правоприменителя.

В то же время следует иметь в виду, что док­трина действий вопреки закону на основе максимы lex non cogit ad impossibilia может создать для поли­тической власти благоприятную почву для злоупот­реблений. Речь идет, в частности, об опасности об­хода требований закона во время избирательных процессов. Поэтому необходимо обсудить механиз­мы предотвращения подобных злоупотреблений.

Политическая сила с целью укрепления своей власти, обеспечения ее непрерывности может соз­давать состояния ложной невозможности и таким образом попытаться обойти регулирование закона о назначении выборов. Например, временное прави­тельство может создать так называемую ситуацию невозможности, с целью оправдания отсрочки пре­зидентских или парламентских выборов, при этом ссылаясь на максиму lex non cogit ad impossibilia и на доктрину развития права вопреки закону.

Одним из способов предотвращения злоупот­ребления политической властью в ходе избиратель­ных процессов является то, что доктрина развития права вопреки закону, основанная на максиме lex non cogit ad impossibilia, может применяться исклю­чительно судебными органами или под их контро­лем. Так, судебные органы Индии неоднократно отмечали, что отсрочка или непроведение выборов временными правительствами со ссылкой на док­трину невозможности «противоречит схеме Консти­туции и таким образом подрывает фундаменталь­ную структуру Конституции»[14].

Суды при рассмотрении вопроса о переносе выборов в связи с невозможностью должны учиты­вать следующие обстоятельства.

Во-первых, процесс выборов не может быть отложен, если политическая власть ссылается на «практическую» невозможность или юридическую невозможность. Только физическая невозможность объективно может лишить власти возможности ор­ганизовать процесс выборов (например, с послед­него дня регистрации кандидатов до дня голосова­ния все кандидаты умерли). Если законом не преду­смотрено какое-либо регулирование по этому во­просу, то избирательная комиссия, исходя из мак­симы lex non cogit ad impossibilia, должна признать выборы несостоявшимися.

«Практическая» или юридическая невозмож­ность не может оправдать отсрочку выборов, так как существует более ценный противовес - предотвра­щение возможности деформации формы правления и государственного режима. Например, если поли­тическая власть, создавая ситуации «практической» или юридической невозможности, сможет отложить организацию выборов, то понятно, что подобное поведение будет содержать большие риски пере­хода к фактической монархической форме правле­ния и установления авторитарного режима. Предот­вращение подобных рисков является тем противо­весом, который исключает отсрочку выборов на ос­новании «практической» или юридической невоз­можности.

Более того, суды отдельных государств даже в условиях пандемии COVID-19 сочли отсрочку (пере­нос) выборов недопустимой, а максиму lex non cogit ad impossibilia - неприменимой. Например, Консти­туционный суд Южно-Африканской Республики 3 сентября 2021 г. принял решение об отказе в пе­реносе муниципальных выборов. По этому делу в Конституционный суд обратилась Избирательная комиссия, которая считала, что организация выбо­ров в условиях коронавирусной инфекции поставит под угрозу право людей на жизнь, право на физиче­скую и психологическую неприкосновенность и дру­гие основные права. По мнению Комиссии, перенос выборов возможен на основании максимы lex non cogit ad impossibilia, поскольку риски, связанные с пандемией, не позволят выполнить требования, предусмотренные Конституцией.

По мнению большинства судей, Конституцион­ный суд не вправе освобождать Избирательную ко­миссию от конституционной обязанности по прове­дению выборов в течение 90 дней после окончания пятилетнего срока полномочий муниципальных ор­ганов власти. По мнению Суда, в рассматриваемом случае максима lex non cogit ad impossibilia не при­менима ни с юридической, ни с фактической точки зрения. В частности, как следует из фактических об­стоятельств дела, Комиссия не считает практически невозможным проведение выборов. Она начала подготовку к октябрьским выборам задолго до того, как обратилась в Суд, заверив его в том, что в случае отказа от переноса выборов они состоятся в уста­новленный день. В свою очередь, если есть весо­мые основания полагать, что существуют обстоя­тельства, препятствующие проведению свободных и справедливых выборов в указанный срок, решение о переносе выборов должно приниматься парла­ментом, путем внесения поправок в Конституцию [17, c. 4-14] .

Сказанное не означает, что применение док­трины развития права вопреки закону в избира­тельных процессах исключается. Например, Цен­тральная избирательная комиссия РА, фактически взяв за основу правовую максиму lex non cogit ad impossibilia, своим Постановлением № 163 от 29 но­ября 2018 г. «Об официальном разъяснении части 2 статьи 61 конституционного закона РА "Избиратель­ный кодекс Республики Армения"» развила избира­тельное право вопреки Избирательному кодексу РА. Так, часть 2 статьи 61 Избирательного кодекса РА требует хранить бюллетени в сейфе, однако Цен­тральная избирательная комиссия, вопреки указан­ному законодательному регулированию, официаль­но разъяснила, что в случае, если бюллетени физи­чески не помещаются в сейф, они хранятся в комна­те для голосования, которая сдается на хранение. Официальное разъяснение ЦИК РА, противореча­щее закону, является примером развития права contra legem, поскольку фактически основано на правовой максиме lex non cogit ad impossibilia.

Предполагается, что разумный законодатель не может требовать невозможного, однако это предположение опровергается, поскольку в истории были люди и все еще будут те, кто установит обяза­тельные правила, выполнение которых невоз­можно. Правовой основой освобождения от обя­занности совершить невозможное является юриди­ческая максима lex non cogit ad impossibilia (закон не требует невозможного), которая сформировалась в частном праве, однако в результате развития стала также ценной основой публичного права.

Различают три вида невозможности: физи­ческая невозможность, «практическая» невозмож­ность и юридическая невозможность. Также выде­ляют а priori невозможность и фактическую невоз­можность. Классификация данных видов невозмож­ности имеет практическое значение.

Если законом установлено, что невозможность является законным основанием для освобождения от исполнения обязанности или ответственности, то в этом случае правоприменитель действует не contra legеm, а intra legеm. Между тем если законом такое регулирование не предусмотрено, то право­применитель, руководствуясь доктриной развития права contra legem, может на основании правовой максимы lex non cogit ad impossibilia правомерно действовать вопреки закону, освобождая лицо от исполнения обязанности или ответственности.

Доктрина действий вопреки закону на основе максимы lex non cogit ad impossibilia может создать для политической власти благоприятную почву для злоупотреблений в избирательных процессах, по­этому для предотвращения подобных злоупотреб­лений необходимо соблюдать следующие условия: во-первых, «практическая» невозможность или юридическая невозможность не могут быть юриди­ческим основанием для переноса (отмены) выбо­ров; во-вторых, доктрина действий против закона, основанная на lex non cogit ad impossibilia, может применяться исключительно судебными органами или под их контролем.

1.      Сент-Экзюпери А. де. Планета людей. Маленький принц. Фрунзе: Кыргызстан, 1982. 208 с.

2.      Верещагин А. А. Ошибка в предмете пре­ступления (Aberratio ictus и error in objecto) // Юри­дический вестник. 1889. Т. 3. Кн. 3. № 11. С. 403-434.

3.      Гамбарян А., Даллакян Л. Г. Применение правовой доктрины в судебной практике: перспек­тивы правового регулирования // Евразийская адво­катура. 2016. № 6 (25). С. 119-121.

4.      Гамбарян А. Развитие парламентом права contra constitutionem в Республике Армения // Сравнительное конституционное обозрение. 2022. № 4 (149). С. 129-153.

5.      Гамбарян А. С. Доктрина развития права вне закона (extra legem) и вопреки закону (contra legem) при определении подсудности // Судебная власть и уголовный процесс. 2022. № 4. С. 7-22.

6.      Давыдова М. Л. Юридическая техника. Общая часть: учебник. М.: Проспект, 2015. 226 с.

7.      Егоров С. Н. Аксиоматические основы тео­рии права. СПб.: Лексикон, 2001. 272 с.

8.      Канторович Я. А. Война и исполнение обязательств (окончание) // Журнал Министерства юстиции. 1917. № 5-6. С. 115-153.

9.      Кашанина Т. В. Структура права: моногра­фия. М.: Проспект, 2014. 580 с.

10.    Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. М., 2010. 520 с.

11.    Курс советского гражданского процес­суального права: теоретические основы правосудия по гражданским делам: в 2 т. / Т. Е. Абова, П. П. Гу- реев, А. А. Добровольский [и др.]. М.: Наука, 1981. Т. 1. 464 c.

12.    Латинские юридические изречения / тест. проф. Е. И. Темнов. М., 2003. 384 с.

13.    Лукьянова Е. Г. Проблемы теории государ­ства и права: учебник для магистратуры. М.: Норма: Инфра-М, 2021. 296 c.

14.    Лившиц Р. З. Теория права: учебник. 2-е изд. М.: БЕК, 2001. 224 с.

15.    Мосин С. А. Конституционные принципы и презумпции-принципы. 2-е изд. М.: Юстицинформ, 2018. 136 с.

16.    Мониторинг конституционных новостей // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 3 (112). С. 4-12.

17.    Мониторинг конституционных новостей // Сравнительное конституционное обозрение. 2021. № 5 (144). С. 4-14.

18.    Марченко М. Н. Общая теория государства и права. Академический курс в 3 т. М., 1998. Т. 2. 500 с.

19.    Палашевская И. В. Аксиологические осно­вания юридического дискурса: аксиомы права // Научный диалог. 2017. № 11. С. 144-156.

20.    Пухан И., Поленак-Акимовская М. Римское право: пер. с макед. М.: ЗЕРЦАЛО, 2000. 448 с.

21.    Стоилов Я. Принципы права: понятие и применение: пер. с болг. М.: Проспект, 2022. 312 с.

22.    Федотов А. В. Возможно ли применение contra legem в демократическом правовом госу­дарстве? // Журнал российского права. 2002. № 8. С. 92-99.

23.    Фуллер Л. Л. Мораль права: пер. с англ. М.: ИРИСЭН, 2007. 308 с.

24.    Штекгардт Р. А. Юридическая пропедев­тика. СПб., 1843. 434 с.

25.    Юридическая техника: учебник / под ред.

B.      М. Баранова. М.: Юрайт, 2018. 493 с.

26.    Гамбарян А. Судебная политика в Респуб­лике Армения (общетеоретические и методоло­гические проблемы). Ереван, 2013. 364 с.

27.    Гамбарян А. Коллизии права и закона в философии права // Научный Арцах. 2021. № 1 (8). C.    64-85.

28.    Оганнисян Г. Общая юриспруденция и юри­дическая методология. Ереван, 2020. 448 с.

29.    Теория государства и права / под ред. А. Гамбаряна, М. Мурадяна. 4-е изд. Ереван, 2023. 476 с.

30.    Raj A., Naidu V. M. Extending the Doctrine of Impossibility to Court Orders: A Conundrum // NLUJ Law Review. 2021. URL: http://nlujlawre- view.in/contract-law/extending-the-doctrine-of-impos- sibility-to-court-orders-a-conundrum/

31.    Barak A. Purposive interpretation in law. Princeton University Press. 2005. 448 p.

32.    Black's law dictionary / by Henry Campbell Black. 4th ed. 1968. 1882 p.

33.    Broom H. A Selection of legal maxims, classi­fied and illustrated. Seventh American, from the fifth London edition. 1874. 993 p.

 

 

Russian-Armenian University 123, Hovsep Emin st., Yerevan, 0051, Republic of Armenia

 

Russian-Armenian University (Yerevan, Republic of Armenia)

E-mail: artur.ghambaryan@gmail.com

 

 

Ghambaryan A. S. Razvitie prava vopreki zakonu (contra legem) na osnove pravovoy maksimy «zakon ne trebuet nevozmozhnogo» [The Development of Law contra legem Based on the Legal Maxim 'The Law Never Requires Im­possibilities']. Vestnik Permskogo universiteta. Juridicheskie nauki - Perm University Herald. Juridical Sciences. 2023. Issue 4(62). Pp. 552-567. (In Russ.). DOI: 10.17072/1995-4190-2023-62-552-567.1

 

Introduction: the article is devoted to the issues of releasing a person from liability or from per­forming an obligation contrary to the law on the basis of the legal maxim 'lex non cogit ad impossibilia' (the law never requires impossibilities). Purpose: to show that the maxim 'lex non cogit ad impossibilia' is applicable not only in private but also in public law. It allows the law enforcer to act contrary to the law in a situation of impossibility. Methods: comparison, description, interpretation; theoretical methods of formal and dialectical logic; special scientific methods such as legal-dogmatic, etc. Results: there are three types of impossibility: physical impossibility, 'practical' impossibility, and legal impossibility. There is also a distinction between a priori impossibility and actual impossibility. Classification of these types of impossibility is of practical importance. If the law does not establish that impossibility is a legal ground for exemption from a duty or liability, then, in this case, the law enforcer acts contrary to the law. In situations of impossibility, there are two ways of legally justifying the release of a person from per­forming an obligation or from liability contrary to the law: through establishing a 'reasonable exception' not provided for by law in a law enforcement act or through using the doctrine of the development of law contrary to the law (contra legem). The most acceptable way to justify the position of releasing a person from the performance of a duty or from liability on the basis of the legal maxim 'lex non cogit ad impossibilia' is the mentioned doctrine. In this case, law develops contrary to the law (contra legem), but in accordance with the maxim 'lex non cogit ad impossibilia', which makes the actions of the law enforc­er legitimate. Conclusions: the law enforcer, guided by the doctrine of the development of law contra le­gem, may lawfully act contrary to the law on the basis of the legal maxim 'lex non cogit ad impossibilia', relieving a person from a duty or liability. The doctrine of actions contrary to the law based on this max­im can create a fertile ground for political authorities to abuse electoral processes; therefore, in order to prevent such abuses, the following conditions must be met: first, 'practical' impossibility or legal impos­sibility cannot be a legal ground for postponing (canceling) elections. Secondly, the doctrine of actions against the law based on the 'lex non cogit ad impossibilia' can be applied by judicial authorities or under their control.

Keywords: 'lex non cogit ad impossibilia'; physical impossibility; legal impossibility; 'practical' impossibility; legal maxim; principle of law; development of law contra legem

 

1.      de Saint-Exupery A. Planeta luydey. Ma- len'kiy prints [Land of Men. The Little Prince]. Frunze, 1982. 208 p. (In Russ.).

2.      Vereshchagin A. A. Oshibka v predmete prestupleniya (Aberratio ictus i error in objecto) [Error in the Subject of Crime (Aberratio ictus and error in

objecto)]. Yuridicheskiy Vestnik - Law Review. 1889. Vol. 3. Book 3. Issue 11. Pp. 403-434. (In Russ.).

3.      Gambaryan A., Dallakyan L. G. Primenenie pravovoy doktriny v sudebnoy praktike: perspektivy pravovogo regulirovaniya [Application of the Legal Doctrine in Judicial Practice: Prospects for Legal Regulation]. Evraziyskaya advokatura - Eurasian Advocacy. 2016. Issue 6 (25). Pp. 119-121. (In Russ.).

4.      Gambaryan A. Razvitie parlamentom prava contra constitutionem v Respublike Armeniya [The Development of contra constitutionem Law by the Parliament in the Republic of Armenia]. Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie - Comparative Constitutional Review. 2022. Issue 4 (149). Pp. 129­153. (In Russ.).

5.      Gambaryan A. S. Doktrina razvitiya prava vne zakona (extra legem) i vopreki zakonu (contra legem) pri opredelenii podsudnosti [The Doctrine of the Development of Law Outside the Law ('extra legem') and Contrary to the Law ('contra legem') in Determining the Jurisdiction]. Sudebnaya vlast' i ugolovnyy protsess - Judicial Authority and Criminal Process. 2022. Issue 4. Pp. 7-22. (In Russ.).

6.      Davydova M. L. Yuridicheskaya tekhnika. Obshchaya chast' [Legal Technique. General Part]: a textbook. Moscow, 2015. 226 p. (In Russ.).

7.      Egorov S. N. Aksiomaticheskie osnovy teorii prava [Axiomatic Foundations of the Theory of Law]. St. Petersburg, 2001. 272 p. (In Russ.).

8.      Kantorovich Ya. A. Voyna i ispolnenie obyazatel'stv (okonchanie) [War and Execution of Obligations (Ending)]. Zhurnal Ministerstva yustitsii - Journal of the Ministry of Justice. 1917. Issue 5-6. Pp. 115-153. (In Russ.).

9.      Kashanina T. V. Struktura prava [The Structure of Law]: a monograph. Moscow, 2014. 580 p. (In Russ.).

10.    Korkunov N. M. Lektsii po obshchey teorii prava [Lectures on the General Theory of Law]. Moscow, 2010. 520 p. (In Russ.).

11.    Kurs sovetskogo grazhdanskogo protses- sual'nogo prava: teoreticheskie osnovy pravosudiya po grazhdanskim delam. [A Course on Soviet Civil Procedure Law: Theoretical Foundations of Justice in Civil Cases]: in 2 vols. Abova T. E., Gureev P. P., Dobrovol'skiy A. A., et al. Moscow, 1981. Vol. 1. 464 p. (In Russ.).

12.    Latinskie yuridicheskie izrecheniya [Latin Legal Sayings]. Comp. by Prof. E. I. Temnov. Moscow, 2003. 384 p. (In Russ.).

13.    Luk'yanova E. G. Problemy teorii gosudarstva i prava [Problems of the Theory of State and Law]: a textbook for the Master's program]. Moscow, 2021. 296 p. (In Russ.).

14.    Livshits R. Z. Teoriya prava [Theory of Law]: a textbook. 2nd ed. Moscow, 2001. 224 p. (In Russ.).

15.    Mosin S. A. Konstitutsionnye printsipy i prezum- ptsii-printsipy [Constitutional Principles and Presumption Principles]. 2nd ed. Moscow, 2018. 136 p. (In Russ.).

16.    Monitoring konstitutsionnykh novostey [Mo­nitoring of Constitutional News]. Sravnitel'noe konsti- tutsionnoe obozrenie - Comparative Constitutional Review. 2016. Issue 3 (112). Pp. 4-12. (In Russ.).

17.    Monitoring konstitutsionnykh novostey [Monitoring of Constitutional News]. Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie - Comparative Constitu­tional Review. 2021. Issue 5 (144). Pp. 4-14. (In Russ.).

18.    Obshchaya teoriya gosudarstva i prava. [General Theory of State and Law]: an academic course in 3 vols. Moscow, 1998. Vol. 2. 500 p. (In Russ.).

19.    Palashevskaya I. V. Aksiologicheskie osnova- niya yuridicheskogo diskursa: aksiomy prava [Axiolo- gical Foundations of Legal Discourse: Axioms of Law]. Nauchnyy dialog - Scientific Dialogue. 2017. Issue 11. Pp. 144-156. (In Russ.).

20.    Puhan I., Polenak-Akimovska M. Rimskoe pravo [Roman Law]. Transl. from Macedonian. Mos­cow, 2000. 411 p. (In Russ.).

21.    Stoilov Ya. Printsipy prava: ponyatie i pri- menenie [Principles of Law: Concept and Application]. Transl. from Bulgarian. Moscow, 2022. 312 p. (In Russ.).

22.    Fedotov A. V. Vozmozhno li primenenie contra legem v demokraticheskom pravovom gosudarstve? [Is It Possible to Apply 'contra legem' in a Democratic State Governed by the Rule of Law?]. Zhurnal rossiys- kogo prava - Journal of Russian Law. 2002. Issue 8. Pp. 92-99. (In Russ.).

23.    Fuller L. L. Moral'prava [The Morality of Law]. Transl. from English. Moscow, 2007. 308 p. (In Russ.).

24.    Shtekgardt R. A. Yuridicheskaya propedevtika [Legal Propaedeutics]. St. Petersburg, 1843. 434 p. (In Russ.).

25.    Yuridicheskaya tekhnika [Legal Technique]: a textbook. Ed. by V. M. Baranov. Moscow, 2018. 493 p. (In Russ.).

26.    Gambaryan A. Sudebnaya politika v Respublike Armeniya (obshcheteoreticheskie i metodo- logicheskie problemy) [Judicial Policy in the Republic of Armenia (General Theoretical and Methodological Problems)]. Yerevan, 2013. 364 p. (In Arm.).

27.    Gambaryan A. Kollizii prava i zakona v filo- sofii prava [Conflicts of Law and Justice in the Philosophy of Law]. Nauchnyy Artsakh - Scientific Artsakh. 2021. Issue 1 (8). Pp. 64-85. (In Arm.).

28.    Ogannisyan G. Obshchaya yurisprudentsiya i yuridicheskaya metodologiya [General Jurisprudence and Legal Methodology]. Yerevan, 2020. 448 p. (In Arm.).

29.    Teoriya gosudarstva i prava [Theory of State and Law]. Ed. by A. Gambarya n, M. Muradyan. 4th ed. Yerevan, 2023. 476 p. (In Arm.).

30.    Raj A., Naidu V. M. Extending the Doctrine of Impossibility to Court Orders: A Conundrum. NLUJ Law Review. 2021. Available at: http://nlujlawre- view.in/contract-law/extending-the-doctrine-of-impos- sibility-to-court-orders-a-conundrum/. (In Eng.).

31.    Barak A. Purposive Interpretation in Law. Princeton University Press, 2005. 448 p. (In Eng.).

32.    Black's Law Dictionary. By H. C. Black. 4th ed. 1968. 1882 p. (In Eng.).

33.    Broom H. A Selection of Legal Maxims, Classified and Illustrated. 7th American, from the 5th London ed. 1874. 993 p. (In Eng.)..