Исследованы проблемы регламентации иммунитета публичных должностных лиц применительно к актам возбуждения уголовного дела, привлечения в качестве обвиняемого, применения к ним мер процессуального принуждения в порядке главы 52 УПК РФ в соотношении с системой дополнительных гарантий, установленных для этой категории лиц федеральным законодательством.

Поставлены на обсуждение наиболее острые коллизии, связанные с несогласованностью нормативно-правовых актов — как в части регламентации порядка осуществления уголовного преследования в отношении этой категории лиц, так и в контексте обеспечения установленной для данных лиц системы процессуальных гарантий.

установленные законом изъятия, связанные с порядком возбуждения уголовного дела, привлечением этих лиц в качестве обвиняемых, применением к ним мер процессуального принуждения, формируют лишь усложненный процесс решения этих вопросов, не освобождая указанных лиц от предусмотренной законом ответственности и не наделяя их личной пожизненной привилегией.

Как следствие, непосредственным предметом анализа является система собственно процессуальных гарантий, установленных для той или иной категории публичных должностных лиц (ст. 447 УПК), а равно надлежащая процедура преодоления данных гарантий для задач уголовного судопроизводства России. Комплексный характер предмета требует обращения и к нормам главы 52 УПК РФ, и к предписаниям иных федеральных законов, устанавливающих дополнительную систему гарантий.

Нормы главы 52 УПК РФ определенно и в целом последовательно указывают, что учет дополнительной системы гарантий и особого (усложненного) порядка процесса становится востребованным лишь применительно к актам возбуждения уголовного дела, привлечения в качестве обвиняемого, применения отдельных мер процессуального принуждения в отношении особой категории лиц. Сущность и процессуальная форма реализации этих актов более или менее точно раскрыты в самом уголовно-процессуальном законе; таким образом, особо «упражняться» в этих моментах необходимости нет. Однако заявленную определенность актуальных решений и процедур следственных и иных управомоченных органов явно колеблет система иных федеральных законов, которые, как акцентируется, обязательны к учету и применению. К примеру:

в соответствии с пунктом «а» ч. 2 ст. 19 Федерального закона от 8 мая 1994 г. № 3-ФЗ «О статусе сенатора Российской Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации» (далее – ФЗ от 8 мая 1994 г. № 3-ФЗ)[2] сенатор Российской Федерации, депутат Государственной Думы без согласия соответствующей палаты Федерального Собрания Российской Федерации не могут быть привлечены к уголовной ответственности[3];

в соответствии с частью 1 ст. 39 Федерального закона от 5 апреля 2013 г. № 41-ФЗ «О Счетной палате Российской Федерации» (далее – ФЗ от 5 апреля 2013 г. № 41-ФЗ)[4] Председатель Счетной палаты, заместитель Председателя Счетной палаты, аудиторы Счетной палаты не могут быть задержаны, арестованы, привлеченык уголовной ответственности без согласия той палаты Федерального Собрания, которая их назначила на должность в Счетную палату;

в соответствии с частью 1 ст. 12 Федерального конституционного закона от 26 февраля 1997 г. № 1-ФКЗ «Об Уполномоченном по правам человека в Российской Федерации» (далее – ФКЗ от 26 февраля 1997 г. № 1-ФКЗ)[5] Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации не может быть без согласия Государственной Думы привлеченк уголовной ответственности,налагаемой в судебном порядке;

об особом порядке привлеченияк уголовной ответственности сотрудников прокуратуры или Следственного комитета РФ напоминают, соответственно, нормы ст. 42 Федерального закона от 17 января 1992 г. № 2202-1 «О прокуратуре Российской Федерации» (далее – ФЗ от 17 января 1992 г. № 2202-1)[6] и ст. 29 Федерального закона от 28 декабря 2010 г. № 403-ФЗ «О Следственном комитете Российской Федерации» (далее – ФЗ от 28 декабря 2010 г. № 403-ФЗ)[7].

К категории «уголовная ответственность» при разъяснении норм главы 52 УПК РФ весьма широко апеллирует и доктрина российского уголовно-процессуального права, уверенно констатируя, среди прочего, что:

для отдельных категорий публичных должностных лиц в нормах главы 52 УПК РФ «предусмотрен наибольший объем процессуальных гарантий при привлечении ихк уголовной ответственности»[8]; а процедура получения предварительного согласия на привлечение указанных лиц к уголовной ответственности регламентирована не только главой 52 УПК РФ, но и иными федеральными конституционными и федеральными законами[9];

установленная нормами ст. 448 УПК РФ процедура возбуждения уголовного дела в отношении Уполномоченного по правам человека в РФ противоречит ст. 12 ФКЗ от 26 февраля 1997 г. № 1-ФКЗ, которая запрещает привлекать указанного субъекта к уголовной ответственности без согласия Государственной Думы[10].

Отметим и то, что нередко, без особого комментария, доктрина дополнительно апеллирует к категории «уголовное преследование». В следующем, к примеру, контексте:

«...совокупность законодательных предписаний, предоставляющих дополнительные процессуальные гарантии строго определенному в законе кругу лиц, по своей правовой сути представляет служебный иммунитет от уголовного преследования»[11];

«...рассматривая представление на дачу согласия на привлечение к уголовной ответственности, соответствующие органы государственной власти обязаны установить, не обусловлено ли уголовное преследование лица выраженной им позицией либо принятым решением при осуществлении профессиональной деятельности»[12].

Между тем, как известно, ни федеральное законодательство, ни собственно доктрина материального и уголовно-процессуального права в принципе не определились ни в категории «уголовная ответственность», ни в моменте привлечения к этой ответственности. При необходимости можно привести до десяти, если не более, «непримиримых» доктринальных позиций по этим моментам[13]. Однако даже (просто) перечисление последних – не предмет данной работы. Нам важно иное. Когда тот или иной федеральный закон заявляет о гарантиях привлечения к уголовной ответственности отдельной категории лиц, он имеет в виду: факт осуществления доследственной проверки, реализуемой по правилам ст. 144 УПК РФ[14]; акт возбуждения уголовного дела; процесс предварительного расследования[15]; акт привлечения особого должностного лица в качестве обвиняемого или иной юридический акт (систему актов), требующий соблюдения установленной системы условий[16]. Какой именно из указанных юридических фактов был принят во внимание законодателем при закреплении в нормах закона столь неопределенной нормативной конструкции? При условии, конечно, что непосредственно нормы главы 52 УПК РФ последовательно и точно называют актуальные юридические акты, в силу которых возникает потребность в процедурах преодоления служебного иммунитета?

Подобная неопределенность имеет место и в отношении категории «уголовное преследование», относительно сути которой, начального и конечного момента объективации, конкретного нормативного содержания и управомоченных субъектов реализации высказано не меньше доктринальных суждений. В том числе категорично утверждающих, что данная категория вообще не имеет собственного юридического содержания, ибо «это суррогатное словообразование, нелепо отображающее всем известную и всеми отвергнутую функцию расследования, вкривь и вкось, налево и направо толкуемую современными (новоявленными) интерпретаторами»[17].

В итоге правомерен вопрос: насколько оправданы и допустимы апелляции к указанным категориям в тексте закона, нормы которого, как заявляют, – императив для следственных и судебных органов? Аналогично, насколько оправданы подобные лексические конструкции в контексте доктрины, где как минимум надо каждый раз оговариваться относительно той или иной сути или контекста используемой категории?

Еще более серьезные коллизии объективируются при анализе самих правовых предписаний, которые предлагается принять во внимание в рамках той или иной процедуры производства по делу. Обратимся, например, к порядку возбуждения уголовного дела в отношении Президента Российской Федерации, прекратившего исполнение своих полномочий. Нормы части 7 ст. 448 УПК РФ регламентируют этот порядок следующим образом:

в случае возбуждения уголовного дела в отношении Президента РФ, прекратившего исполнение своих полномочий, Председатель Следственного комитета РФ в течение трех суток направляет в Государственную Думу представление о лишении указанного лица неприкосновенности;

в случае принятия Государственной Думой решения о даче согласия на лишение неприкосновенности Президента РФ, прекратившего исполнение своих полномочий, указанное решение вместе с представлением Председателя Следственного комитета РФ в течение трех суток направляется в Совет Федерации;

решение Совета Федерации о лишении неприкосновенности Президента РФ, прекратившего исполнение своих полномочий, принимается в срок не позднее трех месяцев со дня вынесения соответствующего постановления Государственной Думы, о чем в течение трех суток извещается Председатель Следственного комитета РФ.

Следовательно, уголовно-процессуальный закон не содержит особых препятствий для возбуждения уголовного дела в отношении указанного субъекта – достаточно лишь воли строго уполномоченного субъекта (Председатель Следственного комитета РФ). Казалось бы, вопросы исчерпаны. Однако мы обратимся к нормам ст. 3 Федерального закона от 12 февраля 2001 г. № 12-ФЗ «О гарантиях Президенту Российской Федерации, прекратившему исполнение своих полномочий, и членам его семьи» (далее – ФЗ от 12 февраля 2001 г. № 12-ФЗ)[18], где нам предлагают несколько иные подходы:

часть 3: Президент РФ, прекративший исполнение своих полномочий, может быть лишен неприкосновенности Советом Федерации только на основании выдвинутого Государственной Думой РФ обвинения в государственной измене или совершении иного тяжкого преступления, подтвержденного заключением Верховного Суда РФ о наличии в действиях Президента РФ указанного деяния и заключением Конституционного Суда РФ о соблюдении установленного порядка выдвижения обвинения;

часть 4: решение Государственной Думы о выдвижении обвинения и решение Совета Федерации о лишении неприкосновенности Президента РФ должны быть приняты двумя третями голосов от общего числа соответственно сенаторов Российской Федерации и депутатов Государственной Думы по инициативе не менее одной трети депутатов Государственной Думы РФ и при наличии заключения специальной комиссии, образованной Государственной Думой;

часть 5: решение Совета Федерации о лишении неприкосновенности Президента РФ должно быть принято не позднее чем в трехмесячный срок после выдвижения Государственной Думой обвинения против Президента РФ. Если в этот срок решение Совета Федерации не будет принято, обвинение против Президента РФ, прекратившего исполнение своих полномочий, считается отклоненным.

Как видим, в этом нормативном правовом акте порядок лишения неприкосновенности указанного субъекта – принципиально иной. Закон требует инициации обвинения не менее чем одной третью депутатов Государственной Думы. Затем – создания специальной комиссии, которая будет заниматься формированием этого обвинения для внесения его на голосование депутатов Государственной Думы и Совета Федерации. Дополнительно необходимо заключение Верховного Суда РФ о наличии признаков инкриминируемого деяния в деятельности Президента РФ и заключение Конституционного Суда РФ о соблюдении порядка выдвижения обвинения. Только после этого вопрос может быть поставлен на голосование Совета Федерации, и при положительном решении последнего Председатель Следственного комитета РФ вправе принять решение о возбуждении уголовного дела.

Правомерны вопросы: соблюдение какого именно порядка должен (и будет) контролировать и подтверждать своим заключением Конституционный Суд РФ? Примет ли во внимание Председатель Следственного комитета РФ  установленные указанным законом дополнительные гарантии или он будет руководствоваться исключительно нормами части 7 ст. 448 УПК РФ?

Нам, безусловно, могут возразить: проблема решена нормами части 2 ст. 7 УПК РФ. Согласно последним, напомним, в случае наличия коллизии правовых предписаний между нормами УПК РФ и иным федеральным законом применяются нормы УПК РФ как кодифицированного (системного) нормативного правового акта. Однако напомним и то, что в соответствии с правовыми позициями Конституционного Суда РФ приоритет УПК РФ по отношению к иным федеральным законам не является безусловным. В итоге в случае коллизии правоприменители обязаны проверить[19]:

1) какой нормативный правовой акт принят позднее. В нашем случае нормы части 7 ст. 448 УПК РФ изложены в редакции от 28 декабря 2010 г.[20]; нормы ст. 3 ФЗ от 12 февраля 2001 г. № 12-ФЗ – в редакции от 22 декабря 2020 года[21]. Как видим, нормы УПК РФ явно уступают в этом оценочном критерии;

2) к какому именно предмету нормативного регулирования относится коллизия правовых предписаний. Если имеется в виду порядок уголовного судопроизводства, применяется исключительно уголовно-процессуальный закон; если дополнительные гарантии и специальный предмет правового регулирования – нормы иного федерального закона. В итоге высшему органу конституционного правосудия, видимо, надо «пояснить», идет ли в исследуемом случае речь о гарантиях или же о порядке уголовного судопроизводства России;

3) какой именно нормативный правовой акт обеспечивает максимум процессуальных гарантий для личности. Здесь приоритеты, как представляется, также не на стороне УПК РФ.

В качестве решающего довода укажем и то, что (анализируемые) предписания ст. 3 ФЗ от 12 февраля 2001 г. № 12-ФЗ практически «до буквы» идентичны нормам ст. 93 Конституции Российской Федерации. Таким образом, апеллировать к нормам части 7 ст. 448 УПК РФ можно, скорее всего, в сугубо теоретическом (доктринальном) контексте.

Не менее интересно урегулирован порядок применения к отдельным (особым) субъектам ст. 447 УПК РФ такой меры пресечения, как заключение под стражу. К примеру, судебное решениеоб избрании в отношении:

судьи Конституционного Суда РФ, судей иных судов в качестве меры пресечения заключения под стражу исполняется с согласия соответственно Конституционного Суда РФ или квалификационной коллегии судей (часть 2 ст. 450 УПК);

сенатора РФ, депутата Государственной Думы, Президента РФ, прекратившего исполнение своих полномочий, Уполномоченного по правам человека в РФ в качестве меры пресечения заключения под стражу или о производстве обыска исполняется с согласия соответственно Совета Федерации или Государственной Думы (часть 3 ст. 450 УПК).

При этом само решение Конституционного Суда РФ, квалификационной коллегии судей о даче согласия на избрание в отношении судьи в качестве меры пресечения заключения под стражу принимается в срок не позднее пяти суток со дня поступления представления Председателя Следственного комитета РФ и соответствующего судебного решения (часть 2 ст. 450 УПК)[22].

В несколько иной нормативной редакции этот же порядок урегулирован в части 6 ст. 16 Закона РФ от 26 июня 1992 г. № 3132-1: заключение судьи под стражу производится с согласия Конституционного Суда РФ либо соответствующей квалификационной коллегии судей.

Насколько формулы «исполняется» и «производится» составляют конвенциональное тождество для законности применения столь исключительной меры – ни первый, ни второй нормативный акт, естественно, не поясняют. Остается лишь предполагать, что эти лексические конструкции несут самостоятельную нормативную и смысловую нагрузку. Тем более что за рамками УПК РФ остался предельно важный вопрос: каким именно органом и в каком процессуальном порядке принимается само итоговое решение о заключении этих субъектов под стражу? Ответ на этот (интересный) вопрос, полагаем, содержится в части 6 ст. 16 Закона РФ от 26 июня 1992 г. № 3132-1, по букве которой решение об избрании в отношении судьи в качестве меры пресечения заключения под стражу принимается:

в отношении судьи Конституционного Суда РФ, Верховного Суда РФ, кассационного суда общей юрисдикции, апелляционного суда общей юрисдикции, верховного суда республики, краевого, областного суда –  судебной коллегией в составе трех судей Верховного Суда РФ по ходатайству Председателя Следственного комитета РФ;

в отношении судьи иного суда – судебной коллегией в составе трех судей соответственно верховного суда республики, краевого, областного суда, по ходатайству Председателя Следственного комитета РФ.

Итак, правовая определенность, по идее, восстановлена – указанное решение принимается строго компетентным судом. Остается понять: на каком основании? На наш взгляд, на основе представления Председателя Следственного комитета РФ и согласия либо Конституционного Суда РФ, либо соответствующей квалификационной коллегии судей. Но для выражения согласия квалификационной коллегии судей или Конституционному Суду РФ, помнится, требуется не только представление указанного субъекта, но и наличие соответствующего судебного решения (часть 2 ст. 450 УПК РФ, часть 6 ст. 16 Закона РФ от 26 июня 1992 г. № 3132-1).

Осмелимся полюбопытствовать: какого именно решения суда и по какому вопросу? Если это решение (названного) управомоченного суда о применении меры пресечения «заключение под стражу», то, выходит, такое решение может быть принято (и уже принято!) судом без согласия квалификационной коллегии судей или согласия Конституционного Суда РФ. Зачем тогда его вообще испрашивать, если наличествует акт правосудия, обеспеченный высоким авторитетом суда и всей принудительной силой исполнительной власти? Как следствие, предположим, речь идет исключительно об исполнении этого судебного акта (что, собственно, сформулировано в частях 2 и 3 ст. 450 УПК). Но и здесь правомерно возникают вопросы о юридической силе итогового акта суда, требующего очередного согласия на реальное свое исполнение; о (дальнейшей) судьбе этого акта отправления правосудия – при отсутствии, например, согласия на указанное исполнение. Или лучше не задаваться подобными вопросами – органы разберутся!?

Обратимся к иным коллизиям анализируемого института. В частности, и законодатель, и правовая доктрина, по факту, однозначны в константе, согласно которой перечень лиц, наделенных особым служебным иммунитетом, исчерпывающе определен нормами ст. 447 УПК РФ, в силу чего расширительному толкованию не подлежит. Хотелось бы верить, но новеллы отдельных федеральных законов заставляют усомниться в незыблемости этой константы. К примеру:

часть 1 ст. 39 ФЗ от 5 апреля 2013 г. № 41-ФЗ в дополнение к нормам пункта 6 ч. 1 ст. 448 УПК РФ устанавливает гарантии того, что Председатель Счетной палаты, заместитель Председателя Счетной палаты, аудиторы Счетной палаты не могут быть задержаны, арестованы, привлечены к уголовной ответственности без согласия той палаты Федерального Собрания, которая их назначила на должность. Однако здесь же объективированы гарантии и в отношении иных субъектов этого органа, а именно: «инспектор Счетной палаты при выполнении им служебных обязанностей не может быть привлечен к уголовной ответственности без согласия Коллегии Счетной палаты». Интересно и то, что при обращении непосредственно к предмету ведения указанной Коллегии (часть 1 ст. 11 Закона) весьма трудно понять, к какому именно направлению деятельности этого органа относится разрешение указанного выше вопроса; разве что к сфере «планирования и организации работы Счетной палаты»;

параграф 11 Регламента Конституционного Суда РФ[23] императивно дополняет нормы ст. 449 УПК РФ указанием на «надлежащий» порядок разрешения вопросов, связанных с процессуальным задержанием судьи Конституционного Суда РФ, несмотря на то что непосредственно нормы ст. 449 УПК РФ вообще не упоминают указанного субъекта применительно к процессуальному задержанию;

более «скромно» часть 9 ст. 37 ФЗ от 8 мая 1994 г. № 3-ФЗ «обременяет» нормы главы 52 УПК РФ указанием на то, что в случае задержания, ареста, привлечения к уголовной ответственности помощника сенатора Российской Федерации, депутата Государственной Думы соответствующие органы обязаны незамедлительно проинформировать об этом сенатора Российской Федерации или депутата Государственной Думы.

В итоге однозначные константы доктрины об исчерпывающем перечне субъектов, наделенных ограниченным служебным иммунитетом, несколько теряют свою убедительность и непреодолимый характер.

Определенные трудности возникают и с точным пониманием предписаний части 5 ст. 450 УПК РФ, по букве которой следственные и иные процессуальные действия, осуществляемые в соответствии с нормами УПК РФ не иначе как на основании судебного решения, в отношении лица, указанного в части 1 ст. 447 УПК РФ, если уголовное дело в отношении его не было возбуждено или такое лицо не было привлечено в качестве обвиняемого, производятся с согласия суда, указанного в части 1 ст. 448 УПК РФ.

Часть 1 ст. 448 УПК РФ, напомним, апеллирует к правомочиям суда только в двух случаях: при необходимости получения заключения коллегии из трех судей Верховного Суда РФ о наличии признаков преступления в действиях Генерального прокурора РФ или Председателя Следственного комитета РФ (пункты 2 и 2¹ соответственно). Еще в одном случае, и также в отношении строго определенных субъектов, закон говорит о необходимом согласии Высшей квалификационной коллегии судей (пункт 4). Учитывая, что указанная квалификационная коллегия есть орган судейского сообщества, а не собственно суд в конституционном понимании этого органа, можно полагать, что не к его правомочиям и предмету ведения сделаны отсылки, закрепленные в части 5 ст. 450 УПК РФ[24]. В итоге (для целей производства указанных следственных действий) остается апеллировать исключительно к коллегии из трех судей Верховного Суда РФ.

Однако закон, как уже отмечалось, строго определяет, во-первых, предмет деятельности этой коллегии; во-вторых, исчерпывающий круг субъектов их ведения. Весь перечень особых субъектов, перечисленных в ст. 447 УПК РФ, явно выходит за рамки этих (определенных) условий. Таким образом, надо признать, что законодатель либо не видит принципиальной разницы между судом как конституционным органом судебной власти и органами судейского сообщества, либо в очередной раз просто ошибся.

1. Бажанов С.В. К вопросу о состоятельности функции уголовного преследования вообще и функции прокурорского уголовного преследования в частности // Российская юстиция. 2017. № 4. С. 52—55.

2. Ковтун Н.Н. Диалектика уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношений в контексте сути, содержания и процесса реализации уголовной ответственности // Российская юстиция. 2022. № 1. С. 36—40.

3. Уголовно-процессуальное право: Учебник для бакалавриата, специалитета, магистратуры и аспирантуры (адъюнктуры) / Под общ. ред. В.М. Лебедева. М.: «Норма: ИНФРА-М», 2023. 936 с.

4. Уголовный процесс: Учеб. / Под общ. ред. А.В. Смирнова. М.: «Норма: ИНФРА-М», 2023. 784 с.

5. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учеб. / Отв. ред. П.А. Лупинская, Л.А. Воскобитова. М.: «Норма: ИНФРА-М», 2022. 1008 с.

6. Уголовный процесс: Учеб. для среднего профессионального образования / Под ред. А.Д. Прошлякова, В.С. Балакшина, Ю.В. Козубенко. М.: «Норма: ИНФРА-М», 2022. 888 с.