В уголовно-процессуальной теории продолжается научная дискуссия вокруг определения места судебного производства по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора (глава 47 УПК РФ), в уголовном процессе. Многие ученые не согласны и не удовлетворены концепцией «стадия исполнения приговора», суть которой заключается в отведении деятельности суда, связанной с исполнением приговора, значения (роли) завершающей стадии производства по уголовному делу.

  Данная научная версия, считавшаяся одной из приоритетных, достаточно аргументированной и являющейся наиболее распространенной, с некоторых пор «дала трещину» и стала подвергаться сомнениям, терять своих сторонников. Становилось очевидным, что отличающееся самостоятельностью и независимостью от уголовного дела судебное производство по вопросам исполнения приговора, граничащее с деятельностью учреждений и органов, исполняющих наказания, представители которых активно участвуют в этом производстве, не удастся удержать в системе стадий уголовного процесса.

Не снимают, а еще более усиливают остроту ситуации с исследованием сущности судебной деятельности по исполнению приговора предпринятые в последнее время в процессуальной литературе теоретически изящные, но не конструктивные в контексте сложившейся доктрины стадийности уголовного процесса попытки представить данный вид уголовно-процессуальной деятельности в качестве стадии особого рода (выделено мной – В.Н.) в сравнении с другими стадиями уголовного процесса. Ни одна из них, кроме стадии исполнения приговора, никогда в научной и учебной литературе не удостаивалась следующих характеристик: «в этой стадии нет производства по уголовному делу, она периодически возникает своеобразными процессуальными «очагами»; «в стадии исполнения приговора нет и не может быть четко выраженного начала и окончания»; «в ее рамках нельзя выделить никакого одного итогового решения»; «она плохо вписывается в общую теорию уголовно-процессуальных стадий»[3]; «судебно-исполнительные производства, возникающие на стадии исполнения приговора, отделены от основного производства по уголовному делу и существуют с ним параллельно»[4]; «в рамках уголовно-процессуального права при исполнении приговора возникают особые уголовно-процессуальные отношения, не связанные со стандартным движением уголовного дела по стадиям, предназначенные для автономного рассмотрения специальных вопросов, не касающихся преступления, назначения за него наказания, судебного контроля на досудебных стадиях»[5].

   Даже приведенных суждений вполне достаточно для того, чтобы пересмотреть основательно разрушенный, но еще сохраняющийся в уголовно-процессуальной доктрине стереотип, согласно которому судебная деятельность по исполнению приговора позиционируется как завершающая стадия уголовного процесса. «В данном случае, - пишет О.В. Волколуп, - возникает существенная теоретическая проблема: может ли уголовно-процессуальная деятельность протекать вне рамок стадий уголовного процесса. По нашему мнению, ответ должен быть утвердительным. Исполнение приговора тому является подтверждением»[6].

  В соответствии с другой научной концепцией исполнение приговора как неотъемлемая часть уголовного судопроизводства трактуется в качестве дополнительного[7], особого[8] производства в уголовном процессе, которому свойственны автономность от производства по уголовному делу, наличие специфических целей и задач, собственный предмет судебного рассмотрения (предмет доказывания), самостоятельные нормативная регламентация и судебная процедура. Концепция исполнения приговора как дополнительного, особого производства в уголовном процессе, также называемого нами «уголовно-исполнительное судопроизводство», получила поддержку у определенной части ученых-процессуалистов и в настоящее время наблюдается уточнение, детализация и развитие ее базовых положений[9]. А сам термин «уголовно-исполнительное судопроизводство», введенный в научный оборот еще в 1989 г., используется исследователями[10].

Поэтому вполне ожидаемо, что проф. М.К. Свиридов, внесший серьезный вклад в развитие теории обсуждаемого вопроса, и будучи последовательным сторонником теряющего научную привлекательность подхода к интерпретации судебной деятельности по исполнению приговора как завершающей стадии уголовного процесса, выступил в юридической печати в защиту данной позиции, ничтоже сумняшеся заявив: “Представляется, что нет особой необходимости специально анализироватаь аргументы, обосновывающие первое мнение – о том, что   исполнение приговора является полноправной стадией уголовного процесса. Его недостатки, если таковые имеются, будут обнаружены в ходе анализа других точек зрения”[13].

   Стартовая позиция для ведения научной полемики более чем странная: во-первых, авторская точка зрения, раз она не требует доказательств, выдается за догму (непреложную, непререкаемую истину), что лишает оппонентов какой-либо полемической перспективы; во-вторых, даже при сильном воображении трудно представить как недостаки одной точки зрения проявляются при анализе принципиально иной, альтернативной точки зрения. Элементарная логика подсказывает, что выявляемые участником дискуссии изъяны, слабые стороны противной концепции усиливают его собственную, но никак не наоборот.

Большая часть названной статьи посвящена разбору концепции уголовно-исполнительного судопроизводства, по результатам которого М.К. Свиридов делает вывод о ее научной неперспективности. Однако не этот вывод стал поводом для продолжения заочной дискуссии с М.К. Свиридовым. Мнения ученых часто расходятся, контрастируют, что стимулирует дополнительные научные исследования и способствует получениию новых знаний. Научная полемика должна соответствовать определенным правилам, принятым научным сообществом. Одно из них заключается в том, что если участник спора берется за переформулировку критикуемых положений и аргументов своего оппонента, то они не должны искажаться. К сожалению, М.К. Свиридов отступает от этого правила, увлекается некорректнымвоспроизведением оспариваемых тезисов, что обесценивает ведущийся им полемический спор, делает его беспредметным и превращает в своеобразный “бой с тенью”. Приведенные обстоятельства достаточны для того, чтобы не оставить без внимания квазинаучные приемы, примененные М.К. Свиридовым при анализе концепции уголовно-исполнительного судопроизводства и сформулированные на их основе выводы, существенно исказившие суть данной концепции как альтернативы концепции «исполнение приговора – завершающая стадия уголовного процесса».

    Концепция «уголовно-исполнительного судопроизводства» как особого производства в уголовном процессе, а не его завершающей стадии, основывается на восприятии судебной деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов исполнения приговора, которой свойственны автономность от производства по уголовному делу, наличие специфических целей и задач, собственный предмет судебного рассмотрения, самостоятельные нормативная регламентация и судебная процедура. Уголовно-исполнительное судопроизводство является неотъемлемой частью уголовного процесса, играет важную роль в механизме достижения назначения уголовно-процессуального законодательства. Нормативная инфраструктура (система процессуальных предписаний) уголовно-исполнительного судопроизводства должна развиваться на базе уголовно-процессуального законодательства[14].

   Под таким углом зрения на сущность судебной деятельности по исполнению приговора появляется возможность объяснить, почему включение ее в систему стадий производства по уголовному делу, даже на условиях «стадии особого рода», противоречит устоявшимся доктринальным представлениям об уголовно-процессуальных стадиях.

   Не поддерживая данную точку зрения, М.К. Свиридов видит в ней следующие недостатки.

   1. Цитата: «Высказано оригинальное суждение о том, что деятельность суда по исполнению приговора является не уголовно-процессуальным, а уголовно-исполнительным производством. Автор этого суждения – В. В. Николюк»[15]. В приведенной цитате сразу две существенные неточности, уводящие в сторону от предмета обсуждения.

   Как отмечалось выше, судебная деятельность по исполнению приговора как особое производство или уголовно-исполнительное судопроизводство рассматривается исключительно в рамках уголовного процесса, имея нормативную правовую основу сначала в главе 29 УПК РСФСР, а в текущий момент – в главе 47 УПК РФ. Еще в работах начала 90-х гг. нами специально подчеркивалось.: «…уголовно-процессуальная деятельность (выделено мной – В.Н.) по рассмотрению и разрешению дел, связанных с исполнением мер уголовной ответственности, представляет собой особое производство в советском уголовном процессе, которое с учетом его специфики и целей следует именовать уголовно-исполнительным судопроизводством»[16]. Поэтому попытки присвоить не свойственные нам суждения, а затем подвергать их критике, недобросовестный прием.

  Принципиально важно также, что речь идет именно об уголовно-исполнительном судопроизводстве (выделено мной – В.Н.),чем подчеркивается его уголовно-процессуальная природа. Термин «уголовно-исполнительное производство», которым оперирует М.К. Свиридов, обедняет и не отражает содержание деятельности, осуществляемой в соответствии с правилами главы 47 УПК РФ (главы 29 УПК РСФСР). Поэтому мы изначально от него отказались.

   2. Цитата: «Автор не раскрывает содержание предлагаемого уголовно-исполнительного производства. А оно должно быть отличным от исполнения приговора как стадии уголовного процесса, поскольку автор предлагает отграничить его от производства по уголовному делу (т.е. от уголовного процесса), наделяя его самостоятельностью»[17].

Данные замечания надуманы, не соответствуют действительности. Исследование предмета или содержания уголовно-исполнительного судопроизводства ведется более 30 лет. Первоначальная его характеристика была дана еще в 1989 г. в монографии «Уголовно-исполнительное судопроизводство в СССР» (с. 53-68). На тот момент содержание уголовно-исполнительного судопроизводства определялось вопросами, связанными с отсрочкой исполнения наказания, заменой назначенного наказания другим его видом, изменением условий отбывания наказания, освобождением от отбывания наказания, а также иными вопросами. В дальнейшем отслеживались и  освещались на страницах юридической печати изменения законодательства, расширившие перечень вопросов, разрешаемых судом при исполнении приговора[18], в последние годы изучается реальная практика уголовно-исполнительного судопроизводства[19].      

   При раскрытии содержания уголовно-исполнительного судопроизводства обращено внимание также на следующее. Судебная процедура рассмотрения вопросов, связанных с исполнением приговора, распространена на ряд других вопросов, не имеющих отношения к исполнению приговора. В этих случаях осуществляются самостоятельные виды судебных производств (например, о возмещении вреда реабилитированному). 

   Не имеет под собой почвы и утверждение М.К. Свиридова о том, что в рамках концепции уголовно-исполнительного судопроизводства предлагается отграничить его от уголовного процесса, который ошибочно отождествляется им только с производством по уголовному делу. Например, громадный объем уголовно-процессуальной деятельности осуществляется в порядке главы 19 УПК РФ до возбуждения уголовного дела. Уголовный процесс - это и судебная деятельность по исполнению приговора. Для нас как и для большинства процессуалистов бесспорно, что при исполнении приговора «нет производства по делу как такового (движения уголовного дела в классическом уголовно-процессуальном понимании)»[20]. Но регулируемое нормами УПК РФ особое уголовно-исполнительное судопроизводство не перестает быть органической частью уголовного процесса.

   Таким образом, признание самостоятельности в рамках уголовного процесса отдельных видов судопроизводства, которые по ряду признаков можно считать особыми[21], осуществляемыми за рамками уголовного дела, показывает и диктует необходимость гармонизации общих и специальных уголовно-процессуальных правил, налаживания между ними своеобразных мостиков. Отчуждение их от универсальной уголовно-процессуальной формы, сложившейся под воздействием принципов и общих положений уголовного процесса, практически невозможно и будет для них губительным. Понимая это и ориентируясь на уголовно-процессуальную природу уголовно-исполнительного судопроизводства, нами в течение нескольких десятилетий последовательно проводится линия на «объединение всех нормативно-процессуальных предписаний, ныне разбросанных по нескольким отраслям законодательства о борьбе с преступностью, … в рамках уголовно-процессуального законодательства, которое уже имеет многолетний опыт такой регламентации, именно в нем сейчас находится наиболее представительная группа соответствующих процессуальных правил, общих положений уголовного процесса, частично распространяющихся и на уголовно-исполнительное судопроизводство»[22]. Иными словами проблема выделения в структуре уголовного процесса особых производств – проблема внутренняя, не выходящая за конфигурацию отрасли уголовно-процессуального права.

   Следует обратить внимание на практическое воплощение в уголовно-процессуальном законодательстве отдельных стран «ближнего зарубежья» доктрины особых производств в уголовном процессе.

Например, в УПК Азербайджанской Республики (с изменениями и дополнениями на 29.11.2019 г.) выделен раздел одиннадцатый «Особые производства», включающий девять глав, в том числе главу «Производство в порядке исполнения приговоров или иных итоговых судебных решений». Как видно из структуры раздела «Особые производства» УПК Азербайджанской Республики, главный критерий, на основе которого различные уголовно-процессуальные производства объединены в один нормативный блок, их самостоятельность по отношению к уголовному делу.      

  3. Цитата: «Предлагаемое В. В. Николюком новое самостоятельное судопроизводство возможно было бы для реализации в законе, если бы в России существовали отдельные суды по исполнению приговора (пенитенциарные суды). Однако, насколько известно, создание таких судов у нас не планируется»[23].

  Из данной цитаты следует, что нами предлагается предусмотреть в законодательстве новое самостоятельное судопроизводство. На самом деле все   обстоит по другому. «Изобретать» новое судопроизводство нет никакой надобности. В структуре уголовного процесса объективно существует и обособлена в главе 47 УПК РФ группа самостоятельных по отношению к уголовному делу судебно-исполнительных производств. В контексте теории особых производств в уголовном процессе они трактуются как одна из разновидностей особых уголовно-процессуальных производств. Никаких тектонических преобразований в УПК данная концепция не предполагает. Доктринальные представления о сущности судебной деятельности по исполнению приговора, отражающие четыре самостоятельных направления исследований в теории уголовного процесса, - теоретические конструкции. Все они базируются на действующем уголовно-процессуальном законодательстве. Все они «видят» разные перспективы модификации глав 46 и 47 УПК РФ. И только один подход, которого придерживается А.А. Сумин под лозунгом «Стадия исполнения приговора не должна присутствовать в системе стадий уголовного судопроизводства», радикален и направлен на сближение УПК РФ и УИК РФ.

  Концепция уголовно-исполнительного судопроизводства ни в какой степени не зависит от выделения или отсутствия в судебной системе специализированных пенитенциарных судов. Даже если представить, что подобные суды будут учреждены (для реформирования отечественной судебной системы в указанном направлении в текущий момент нет объективных причин), процессуальная форма рассмотрения такими судами вопросов, связанных с исполнением наказания, принципиально не изменится. С учетом высокого уровня развития уголовно-процессуального законодательства и накопленного им опыта регламентации судебной деятельности по исполнению приговора очевидно, что именно в УПК РФ должны сохранить прописку нормы, в настоящее время объединенные в главе 47 Кодекса.               

  Принимая во внимание изложенное, дальнейший комментарий псевдопретензий (по другому их и не назовешь) уважаемого оппонента по поводу уязвимости концепции уголовно-исполнительного судопроизводства как особого производства в уголовном процессе, теряет смысл. Создается впечатление, что вступив в полемику, М.К. Свиридов не ознакомился даже с основными публикациями, где раскрывается сущность означенной доктринальной позиции. Подтверждением этому служит упоминание в тексте статьи и списке литературы, прилагаемого к ней, лишь одной работы, посвященной конкретному, частному вопросу уголовно-исполнительного судопроизводства – заключению под стражу осужденного, скрывшегося в целях уклонения от отбывания наказания.

  В свою очередь полагаю уместным высказать несколько суждений по отдельным принципиальным положениям обсуждаемой статьи М.К. Свиридова, которые, с одной стороны, не учитывают современные доктринальные разработки по обсуждаемой проблематике, с другой – весьма спорны.

  1. В самом начале статьи М.К. Свиридов, говоря о деятельности по исполнению приговора, пишет: «…Эта деятельность продолжает уголовный процесс, являясь его составной структурной частью – стадией исполнения приговора. Такая ситуация существовала с давнего времени: она была закреплена в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г. (ст. 941–975), в УПК РСФСР 1960 г. (разд. XIV). С начала 1990-х по 2000-е гг., в годы кардинальных реформ всего законодательства, в том числе и уголовно-процессуального, изменилась бóльшая часть уголовно-процессуального закона, при этом анализируемая стадия осталась таковой (разд. 14 с названием «Исполнение приговора»)»[24]. Безапелляционность данного тезиса не подкреплена соответствующими аргументами.

   Категория «уголовно-процессуальная стадия» носит исключительно теоретический, умозрительный характер, и хотя термин «стадия» упоминается в ряде норм УПК РФ (чего, кстати, не было в ранее действовавших кодексах), легального определения того, что такое стадия, и главное, какова их система и последовательность, закон не дает. Отсюда, утверждение о том, что в законе на протяжении полутора сотен лет, якобы, нормативно закрепляется конструкция стадии исполнения приговора, на наш взгляд, мало убедительно.

Между тем, в вопросе соотношения уголовного процесса и уголовно-процессуального законодательства не все так однозначно, и факт выделения главы или раздела в УПК, сам по себе, еще не свидетельствует о наличии уголовно-процессуальной стадии. Более того, закон знает обратные случаи, когда «под сенью» соответствующего раздела УПК РФ располагаются нормы, регламентирующие две самостоятельные уголовно-процессуальные стадии. Речь идет о нормах Раздела IX «Производство в суде первой инстанции», которые регламентируют и деятельность в стадии подготовки дела к судебному заседанию, и саму стадию судебного разбирательства уголовного дела судом первой инстанции.

  Соответственно факт закрепления в УПК РФ раздела XIV «Исполнение приговора» не означает рождения стадии исполнения приговора. Более того, современный закон, в отличие от ранее действовавших кодексов, наоборот, скорее дает повод усомниться в таком выводе, нежели чем подтверждает его. Поясним сказанное. Дело в том, что ранее (например, в УПК РСФСР 1960 г.) деятельность по обращению приговора к исполнению и деятельность по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, регламентировалась единым массивом уголовно-процессуальных норм, что, в принципе, могло натолкнуть на вывод о том, что оба этих вида деятельности имеют идентичную природу. Сейчас же в Разделе XIV выделяются две самостоятельных главы, содержание которых указывает на то, что деятельность по обращению приговора к исполнению и деятельность по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, не имеют общих задач, субъектов, сроков и процессуальной формы.

  2. Казалось бы, спор о том, чем на самом деле является деятельность по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, продолжением производства по уголовному делу или самостоятельным судебным делом, носит исключительно теоретический характер и не имеет практического наполнения. Однако, это совершенно не так. Помимо тех доктринальных проблем прикладного характера, которые имеют место в современном правоприменении (неурегулированность статусов участников этой деятельности, проблема применения мер принуждения к осужденному, скрывшемуся в целях уклонения от отбывания и др.), этот спор имеет и фундаментальное значение со следующей точки зрения.

  Восприятие деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, как продолжения производства по уголовному делу, как формы уточнения, индивидуализации приговора, вступившего в законную силу, автоматически нивелирует разницу между этой деятельностью и формами пересмотра приговора, вступившего в законную силу, которые также направлены на «уточнение и индивидуализацию» приговора. Возникает вопрос: зачем нам нужны кассация и надзор, если в порядке стадии исполнения приговора можно уточнить приговор, который вступил в законную силу? Разница между рассмотрением и разрешением вопросов, связанных с исполнением приговора, и судебными формами проверки приговоров, вступивших в законную силу, как раз и простирается в плоскости предмета судебной деятельности. Если в кассации и надзоре предметом судебного рассмотрения являются вопросы виновности и наказания, то при исполнении приговора – вопросы, связанные с исполнением приговора. Именно они и составляют предмет судебной деятельности в этом производстве, и именно это отличает суть деятельности по рассмотрению этих вопросов от кассации и надзора, которые, в отличие от деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, являются органичным продолжением производства по уголовному делу, его стадиями.

  3. Никак не объясняется М.К. Свиридовым фактор многостадийности деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора. А ведь это одно из самых чувствительных, уязвимых мест сторонников понимания исполнения приговора в качестве стадии производства по делу.

Действительно, если внимательно изучить положения закона, можно обнаружить, что эта деятельность подразумевает как минимум три стадии – производство в суде первой инстанции, апелляционное и кассационное производство. Более того, анализ постановления Пленума ВС РФ от 20.12.2011 №21 «О практике применения судами законодательства об исполнении приговора» (в ред. от 18.12.2018 № 43) подсказывает, что эта деятельность включает в себя и ряд подготовительных действий суда, предшествующих судебному заседанию.

Возникает резонный вопрос: что это за стадия такая, которая сама состоит из полноценных процессуальных стадий? Ничего подобного уголовный процесс больше не знает.[25] Более того, оперирование понятием стадия исполнения приговора автоматически детонирует законы системного подхода к пониманию уголовного процесса, так как одни и те же элементы данного явления (стадии), одновременно являются элементами системы и более высокого (производства по уголовному делу) и более низкого порядка (стадии исполнения приговора). Ни о какой системе здесь речи уже идти не может.

  На самом деле, если ориентироваться на закономерности функционирования уголовного процесса как системы, необходимо признать следующее. Во-первых, в уголовном процессе можно выделить сразу ряд производств. Производство по уголовному делу, хотя и является центральным, главным, основным уголовно-процессуальным производством, вовсе не одиноко в системе уголовного процесса. Одним из таких производств является производство по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора. Можно спорить о том, каким – особым или дополнительным – оно является, однако факт его наличия очевиден.

Во-вторых, уголовно-процессуальные стадии являются первичным элементом любого уголовно-процессуального производства и их наличие – это неоспоримый аргумент в пользу того, что данный вид деятельности – производство, а не стадия.

  4. Позиция М.К. Свиридова весьма уязвима также по следующей причине. Говоря о стадии исполнения приговора и, при этом, ссылаясь на положения Раздела XIV УПК РФ, автор ведет речь исключительно о деятельности по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора. Между тем, если принять точку зрения автора и рассматривать положения этого Раздела как стадию уголовного процесса, необходимо в рамках этой стадии найти место и для деятельности по обращению приговора к исполнению, так как нормы, регламентирующие этот вид деятельности, также законодателем помещены в данный Раздел уголовно-процессуального закона. Но автор попросту замалчивает этот факт, что, на наш взгляд, также свидетельствует о внутренней противоречивости его позиции.

В то же время очевидно, что деятельность по обращению приговора к исполнению и деятельность по рассмотрению и разрешению вопросов, связанных с исполнением приговора, не подчиняются единой системе задач, осуществляются субъектами, обладающими принципиально отличными процессуальными статусами, которые совершенно различны по своему содержанию. Следовательно, объединить их в рамках какой-то единой стадии невозможно. Как представляется, именно в силу этого, авторы – сторонники мнения о существовании единой стадии исполнения приговора по уголовному делу, столкнувшись с исследовательской проблемой объединения этих, по сути, различных форм процессуальной деятельности в пределах единой процессуальной стадии, и поняв невозможность ее принципиального разрешения, предпочитают только вскользь упомянуть о существовании деятельности по обращению приговора к исполнению «внутри» стадии исполнения приговора, не приводя каких-либо аргументов в защиту того, а почему, собственно, эта деятельность должна находиться в рамках этой стадии.

  Это, кстати, касается не только работ М.К. Свиридова. Такая же проблема – проблема аргументации вывода о единстве стадии исполнения приговора, который является базовым для сторонников данной концепции, преследует работы других авторов. Тот же Л.В. Головко ограничивается простой констатацией того, что в стадию исполнения приговора входят два вида деятельности. При этом далее Л.В. Головко делает, на мой взгляд, очень показательное высказывание: «Строго говоря, между ними (данными видами процессуальной деятельности  — В.Н.) не так уж и много общего, так как в их рамках решаются совершенно разные задачи, которые объединены лишь тем, что речь идет о деятельности суда в связи с необходимостью исполнения приговора»[26].                                      

  Заканчивая рассмотрение наиболее существенных положений обсуждаемой статьи М.К. Свиридова, представленных автором в качестве аргументов pro и contra в споре о месте в системе уголовного судопроизводства судебной деятельности, связанной с исполнением приговора, можно констатировать следующее.

  Доктринальные трактовки сущности этого вида судебной деятельности с определением его места в системе уголовного судопроизводства, отражающие четыре самостоятельных направления исследований в науке уголовного процесса, как теоретические конструкции по своему убедительны. Преимущества и недостатки каждой из них, независимо от их «научного возраста», могут обнаружиться только в ходе ведения добросовестной дискуссии ее участниками. В ходе такой полемики и рождаются новые аргументы и факты. Позиция же М.К. Свиридова, участвующего в данном споре с убеждением, что “нет особой необходимости специально анализировать аргументы, обосновывающие … мнение – о том, что исполнение приговора является полноправной стадией уголовного процесса”, не приемлема и контрпродуктивна.

  Каждый из участников спора, отстаивая свою точку зрения, должен быть готов ответить на все вопросы оппонентов. Такие вопросы нами поставлены с надеждой получить на них ответы. При этом приходится напоминать, что недопустимо пренебрегать принципом дружественности ведения научной дискуссии, далеким от искажения сути позиции оппонента.