Ключевые слова: кассационное производство, экстраординарный порядок проверки, пресекательные сроки, право на судебную защиту, публичная правосудность приговора

 

 

The article again considers the issues on the essence and role of cassational verification, in an ordinary or exceptional form, on vectors of reforms on its permanent reformation, on next innovations in the procedural form of verification, which were ambiguously perceived by the legal community.

 

Key words: cassational proceedings, extraordinary procedure of verification, preclusive terms, right to court protection, public justness of the ruling.

 

 

В седьмом номере журнала «Уголовный процесс» за 2020 год опубликована статья известного адвоката, члена Совета по развитию институтов гражданского общества и правам человека при Президенте Российской Федерации Ю.А. Костанова[1]. Суть и предмет последней в определенном несогласии, как с законодательными предложениями Верховного Суда РФ по установлению двухмесячного пресекательного срока для подачи жалоб в порядке сплошной кассации[2], так и с позициями профессора Л.В. Головко, не только одобрительно отозвавшегося по сути данных новаций, но и взявшего на себя труд утверждать, что именно этот порядок более соответствует сути и назначению, исторически сложившейся (классической) уголовно-процессуальной кассации. По идее, не дело «третьих заинтересованных лиц» вмешиваться в спор столь уважаемых оппонентов, детали и частности которого вполне могли быть согласованы при личном общении, но коль скоро он вынесен в публичную плоскость, позволим и себе объективировать критический взгляд, как по сути этого спора, так и относительно «генезиса» самобытной российской кассации. Тем более что попытка «правильно» расставить акценты по сути этого спора весьма оперативно представлена в статье (видимо, одного из авторов, обсуждаемых новаций) – заместителя Председателя Верховного Суда РФ В.А. Давыдова[3].

Естественно, мы конвенционально оставим без рассмотрения (как в целом изученный) весь «исторический» путь этой формы судебной проверки, апеллируя лишь к тем нормативным новациям, истоки которых в Федеральном законе № 433-ФЗ от 29 декабря 2010 года. Известно, что именно этим законом в уголовное судопроизводство России в полном объеме «возвращена» апелляционная форма проверки судебных решений не вступивших в законную силу (гл. 45.1 УПК РФ) и одновременно кардинально реформирована надзорно-кассационная форма проверки (гл. 47.1–48.1 УПК РФ), которая и по сути введенных новаций, и по заверениям «отцов-основателей» данной реформы, наконец, восприняла основные концепты классической экстраординарной кассации, неразрывно связанной с сутью и следствиями фундаментальной идеи res judicata[4]. В качестве концептов данной идеи, прежде всего, акцентировали кардинальное изменение:

непосредственного предмета кассационной проверки, к которому в соответствии с новой волей закона были отнесены исключительно свойства законности постановленных актов суда (ст. 401.1 УПК РФ), и a priori невозможности кассационной проверки «вопросов факта» и свойств   справедливости состоявшихся (окончательных!) судебных решений[5];

сроков обжалования и (потенциально возможной) кассационной проверки (ч. 3 ст. 401.2 УПК РФ), которые приобрели характер  ограниченных и строго пресекательных юридических фактов, призванных к обеспечению стабильности состоявшихся актов суда, незыблемости статуса лиц, ими определенного; в конечном итоге, обеспечения принципа правовой определенности и верховенства права в государстве и обществе;

оснований непосредственно к кассационной проверке по существу, а равно к отмене/изменению, постановленных актов суда, которыми в силу экстраординарного характера этой формы проверки могли выступать только существенные (ч. 1 ст. 401.15 УПК РФ) или фундаментальные нарушения закона (ст. 401.6 УПК РФ). Исключительно последние позволяли ставить вопрос о преодолении сути и следствий res judicata в интересах обеспечения публичной законности, интересов и прав частных заинтересованных лиц;

процессуальной формы кассационной проверки по существу, которая восприняв широко наработанный опыт «советского» надзорного производства, в соответствии с буквой res judicata, явно ограничивала начало широкой свободы обжалования. В том числе, устанавливая процедуры предварительного изучения внесенного кассационного отзыва специально уполномоченным судьей на предмет обнаружения искомых кассационных оснований к постановке дела и жалобы непосредственно на рассмотрение суда кассационной инстанции или в отказе в этом (ст. 401.8 УПК РФ).

В том же экстраординарном контексте воспринимались новации, связанные с запретом на рассмотрение в кассационном суде повторных кассационных жалоб (ст. 401.17 УПК РФ), а равно правила вынесения (в «пользу» res judicata) итоговых кассационных решений при равенстве голосов судей по результатам непосредственной проверки дела в суде (ч. 9 ст. 401.13 УПК РФ).

Некоторыми рудиментами, как утверждали, категорически   отвергнутой, «квазикассации», правда, виделись нормы, сохраняющие иерархический порядок очередной кассации в суде вышестоящей инстанции и аналогичную возможность еще одной «экстраординарной» проверки акта res judicata в надзорном суде. Не менее досадной ошибкой воспринимались и нормы, связанные с алгоритмом действий и решений суда по отмене окончательных актов суда в сторону, ухудшающую положение осужденных (ст. 401.6, ч. 5 ст. 401.16 УПК), ибо вектор указанных предписаний объективировался в явной причинно-следственной связи с категорией справедливости проверяемых актов суда. Между тем, последняя, как нас заверяли, более не предмет кассационной проверки.

В целом же оптимизм превалировал; как следствие, резонными виделись посылы ряда исследователей к эволюционному «возврату» российской кассации к исходному своему образцу известному как модель «классической» экстраординарной кассации. Определенную лепту в указанный оптимизм вносила и официальная телеологическая установка закона, однозначно указывающая на то, что посредством нормативных новаций от 29 декабря 2010 года в России «предлагается ввести новый кассационный порядок проверки судебных решений, …основная цель которого заключается в проверке вступивших в законную силу приговоров, …исключительно по вопросам права»[6].

Увы, все эти посылы и посулы столкнулись с «суровой» правовой российской действительностью, взращенной на определяющей и, по-прежнему, нежно лелеемой идее социалистической законности; в том числе с ее определяющим непреложным концептом о том, что требования законности и обоснованности судебных решений неразрывно связаны между собой. Соответственно, приговор, содержащий выводы не соответствующие фактическим обстоятельствам дела, заведомо незаконен. Отсюда и решающий «практический» вывод: реальная проверка кассационным судом «вопросов права» (законности) a priori невозможна без всесторонней проверки тем же судом «вопросов факта» (фактической обоснованности итоговых выводов суда, изложенных в приговоре)[7].

Идея, овладевшая массами, становится материальной силой. Как следствие, правовые позиции Пленума Верховного Суда РФ от 28 января 2014 г. № 2 устранили малейшие домыслы в «правильном» понимании воли закона[8]. Пленум искусно «снял» все сомнения в том, что, отменяя приговор и направляя дело на новое судебное рассмотрение по мотивам, ухудшающим положение осужденного, суд кассационной инстанции  вторгается в оценку справедливости приговора. В понимании пленума, суд в указанной ситуации – лишь решает вопросы о правильном соблюдении норм Общей части Уголовного кодекса РФ; фактически – проверяет законность, не более (п. 10 пост.). Во-вторых, пленум доходчиво пояснил что, если в кассационной жалобе содержится указание на допущенные судом нарушения уголовно-процессуального закона при исследовании или оценке доказательств (например, обоснование приговора недопустимыми доказательствами), повлиявшие на правильность установления судом фактических обстоятельств дела и приведшие к судебной ошибке, такие доводы не должны быть оставлены без проверки[9].

С тем же благоговением перед идеей публичной законности (ярко   «окрашенной» благими идеями судебной защиты) нормами Федерального закона от 31 декабря 2014 года № 518-ФЗ отменена ч. 3 ст. 401.2 УПК РФ, регламентировавшая пресекательные сроки к возможной кассационной проверке[11]. Как следствие, сторона защиты обрела практически неограниченные временные возможности к обжалованию, проверке, отмене окончательных актов суда в своих интересах.

«Пала» и такая гарантия res judicata как предварительное изучение жалобы на предмет наличия надлежащих кассационных оснований, ибо со временем «отказное» постановление судьи, не усмотревшего по итогам проверки легальных оснований для постановки дела и жалобы на рассмотрение кассационного суда, объективировалось как некая пустая формальность. Высшие должностные лица судебной системы России правильно оценили правозащитный потенциал норм ч. 3 ст. 401.8 УПК РФ по возможной отмене подобных решений судьи, и инициативно модифицировали волю закона. Несмотря на то, что право на отмену «отказного» решения судьи могло быть реализовано лишь в случае прямого обращения заинтересованных лиц за судебной защитой, высшие должностные лица системы интерпретировали его как гарантию публичной законности. В итоге, как констатируется в российской доктрине, в Верховном Суде РФ сложилась стойкая и сугубо инициативная практика отмены незаконных постановлений судьи об отказе в передаче кассационных жалоб для рассмотрения в судебном заседании соответствующего суда и передачи в связи с этим жалоб на рассмотрение другому судье[12].

Под натиском той же идеи публичной законности нивелирована и буква существенных и фундаментальных оснований преодоления res judicata. Несмотря на то, что по сути первых отменить или изменить окончательный акт суда можно лишь при наличии таких существенных нарушений закона, которые повлияли на суть приговора, а по сути вторых – когда они исказили смысл правосудия и смысл его итоговых актов, судьи кассационных составов уверено видят свойства и первых, и вторых в привычных основаниях апелляции (ст. 389.17 УПК РФ)[13], воспринявших концепты еще «советских» времен. При этом подобная практика всецело поддержана и одобрена непосредственно Верховным Судом РФ.

Естественно не является нарушением res judicata и весьма обширная практика реализации кассационной проверки по факту поступления повторных или новых кассационных жалоб от одного и того же кассатора. Основания для подобной практики так же изысканы в безграничной заботе об обеспечении права заинтересованных лиц на доступ к судебной защите, и максимальном осознании высокого назначения российского правосудия. Как следствие, Заместитель Председателя Верховного Суда РФ В.А. Давыдов исчерпывающе ориентирует судей: повторные кассационные жалобы подлежат рассмотрению в общем порядке, но другим судьей соответствующего суда. Не препятствует инициации кассационного пересмотра по существу в указанном случае и наличие «отказного» постановления иного судьи, в силу чего нет потребности в его процессуальной отмене. Что касается новых жалоб, то они подлежат рассмотрению и без указанных оговорок, по общим правилам, как это имело место до 1 января 2013 года в надзорном производстве[14].

Размышляя о сути подобной «кассации», В.А. Давыдов не только не видит «вины» высшей судебной инстанции России в формировании столь самобытной формы «экстраординарной» проверки, пеняя, что именно законодатель сформировал подобные векторы, но и достаточно уверено утверждает, что и в данной «редакции» это точно кассация – понимаемая как «…суд над судом по вопросам права»[15].

Дальнейшее становление ординарной российской кассации связано уже с «реформированием» судебной системы России и введением, в частности, в структуру последней такой самостоятельной единицы как кассационные суды общей юрисдикции[16]. Основные концепты данной реформы, естественно, оказались далеки от коллизий res judicata, так как и в нормах закона, и в правовых позициях пленума, их разъяснивших[17], было весомо подтверждено право (новых) кассационных судов:  

на проверку не только собственно законности окончательных актов суда, но и их фактической обоснованности (замаскированной под «правильность» оценки доказательств по делу), а равно их справедливости (в контексте оценки кассационным судом правильности применения норм Общей части УК РФ; п. 16 пост.);

на инстанционный («двойной») порядок кассационной проверки и на, безусловно, продуктивный порядок проверки повторных жалоб того же кассатора в той же судебной инстанции (п. 8 пост.);

на привычную оценку существенных и фундаментальных оснований кассационной отмены актов res judicata в контексте ординарной и «апелляционной», по сути, статьи 389.17 УПК РФ (п. 20 пост.);

на ревизионную проверку в целом уголовного дела и приговора, вне зависимости от доводов кассационного отзыва (п. 18 пост.), а равно на право суда (в интересах публичной законности-правосудности) реагировать на любое из нарушений закона (п. 19, 27 пост.).

Более того ординарные акценты проверки были явно усилены, ибо кассационное производство дифференцировано на порядок сплошной (обязательной; ч. 2 ст. 401.3 УПК РФ) и выборочной (с предварительной проверкой; ч. 3 ст. 401.3 УПК РФ) кассации. Первая, при этом, уже без всяких стеснений, именуется ординарной формой проверки[18]; вторая, пока «маскируется» под экстраординарные формы. Интересно и то, что суд кассационной инстанции получил властное право к реализации кассационной проверки и в том случае, когда кассатор полностью снял свой отзыв с судебного рассмотрения (фактически – при отсутствии спора сторон, который должен быть разрешен средствами правосудия).

Аргументы указанного, как и ранее, в том, что правосудие по самой своей сути может признаваться таковым лишь при условии, что оно отвечает требованиям справедливости и обеспечивает эффективное восстановление в правах (ст. 46 Конституции РФ, ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г., ст. 8 Всеобщей декларации прав человека 1948 г.). Соответственно, ошибочное судебное решение a priori не может рассматриваться как справедливый акт правосудия, и российский суд подобного, как акцентируется, в принципе «терпеть» не должен.

Приведенный экскурс в «историю» оправдан лишь в силу того, что позволяет более или менее объективно понять суть спора между профессором Л.В. Головко и его оппонентом Ю.А. Костановым. Первый, считает в целом оправданными законодательные новации по установлению двухмесячного пресекательного срока для подачи жалоб в порядке сплошной кассации; второй, категорически против, как относительно подобных новаций, так и доктринальных «доводов» относительно их оптимальности. Л.В. Головко, прежде всего, апеллирует к ценности (к уважению) res judicata[19]. Ю.А. Костанов, напротив, к актам международного правового характера, акцентирующим и «священное» право судебной защиты и, так глубоко осмысленное в доктрине и практике, особое назначение российского правосудия, и национально-самобытное понимание правосудности итоговых актов суда. Как следствие, именно в последнем («правосудном») контексте Ю.А. Костановым весомо указывается на то, что установление двухмесячных пресекательных сроков a priori не позволит всесторонне и полно проанализировать в целом производство по делу, выявить все (возможные) ошибки следственных органов и суда, составить по этим моментам, исчерпывающе обоснованную кассационную жалобу[20]. При этом в полемике столь «жаркого» спора несколько «забывается», что в соответствии с теми же актами международного правового характера:

возобновление уголовного судопроизводства, при наличии акта res judicata, возможно лишь в тех случаях, когда серьезные законные соображения перевешивают принцип и силу правовой определенности[21];

ни одна из сторон не может требовать пересмотра окончательного акта суда в целях проведения повторного слушания и получения нового решения исключительно в своем интересе; отступления от принципа res judicata оправданны, когда являются обязательными в силу обстоятельств существенного и непреодолимого характера[22];

основания пересмотра, отмены, изменения вступивших и не вступивших в законную силу судебных решений должны быть принципиально отличны, так как возобновление окончательно завершенных производств со ссылкой на «…чрезвычайно неясно сформулированные и зыбкие основания» не обеспечивает res judicata[23].

акты res judicata не могут автоматически пересматриваться в силу лишь одного обращения заинтересованных лиц и требуют установления таких особых процедур и условий своего пересмотра, которые отвечали бы прежде всего требованиям правовой определенности, обеспечиваемой признанием законной силы судебных решений, их неопровержимости[24].

Как следствие: классическая форма экстраординарного кассационного производства в принципе не призвана ни к исправлению всех (возможных) судебных ошибок, ни к ревизионной проверке в целом уголовного дела, ни к обеспечению публичной законности-правосудности «советского» приговора; соответственно, сама суть существенных и фундаментальных, нарушений закона столь очевидна и вопиюща, что нет никакой необходимости в более чем двухмесячном анализе уголовного дела для их выявления и указания в кассационном отзыве. Именно эта существенность и очевидность позволяет «сломать» букву и дух res judicata, обеспечить доступ к судебной защите, восстановлению ценности правосудия; что же касается устранения всех нарушений закона – это суть и назначение апелляции. На этих исходных концептах функционирует классический кассационный порядок проверки окончательных актов суда в большинстве стран мира, правовая система которых прошла свое становление не через абсолютизацию идеи «социалистической законности», а через оптимальный механизм организации правосудия и, как следствие, уважение идеи res judicata.

«Одергивают» Ю.А. Костанова и разработчики «последних» новаций, во-первых, указывая на то, что (желаемый) двухмесячный срок вовсе не является пресекательным, так как, при наличии уважительных причин, он всегда может быть продлен для кассаторов, обеспечивая конституционное право судебной защиты. Кроме того, никто не запрещает последним в полной мере воспользоваться процедурами выборочной «экстраординарной» кассации или, к примеру, производства по новым и вновь открывшимся обстоятельствам (гл. 49 УПК РФ)[25]. Во-вторых, экстраординарность кассационного производства заключается вовсе не в системе тех особых условий, которые (по мнению ЕСПЧ) составляют суть и следствия идеи res judicata, а  лишь в дискреционном усмотрении судьи, усмотревшего или нет, основания для постановки дела и жалобы непосредственно на проверку кассационного состава суда[26]. Как следствие, и особые свойства акта вступившего в законную силу, и особые условия для его пересмотра, и a priori ограниченный предмет экстраординарной проверки: суть симулякры очередных доктринальных фантазий или актов ЕСПЧ. Исключительно всесильный российский судья дискреционным своим усмотрением либо создает реальность res judicata, либо не видит поводов для подобного акта творения.

Безусловно, мы признаем, что в нашем правовом государстве права и законные интересы граждан признаются и обеспечиваются на качественно ином уровне, чем в государствах, навязывающих нам вздорные идеи res judicata. Отсюда, и создание «двойной» российской кассации, и дополнительная гарантия правосудности посредством надзорной проверки, и ранее «…не виданное» право на обжалование и пересмотр решений Президиума Верховного Суда РФ (п. 5 ч. 3 ст. 412.1 УПК РФ). Все для блага человека и во имя человека. Остается только понять: как при такой всемерной заботе никак не удается обеспечить ни состязательное судоговорение в суде первой инстанции, ни классическую форму апелляции с новой проверкой по существу всех доказательств дела более опытным и компетентным судом, с обеспечением реального права на судебную защиту и пересмотр приговора. Как при таком трепетном отношении к идее судебной защиты, к исправлению всех возможных ошибок, к обеспечению публичной законности можно было «создать» апелляцию, в принципе отказывающую в непосредственном исследовании доказательств по делу. Хотя оно, возможно, и лишнее, ибо при том суррогате документально-формальной проверки, которую навязчиво именуют российской апелляцией всегда можно надеяться (о чем, собственно, и пишет Ю.А. Костанов) и на «двойную» кассацию, и на надзор, где так интересно говорят про правосудность, обеспечение судебной защиты, конституционные права человека. 

 

Список цитируемой литературы:

 

1. Давыдов, В.А. Запрет повторного обращения в кассацию не согласуется с позициями Конституционного Суда РФ / В.А. Давыдов // Уголовный процесс. 2013. № 9. С. 52-56.

2. Давыдов, В.А. Пересмотр судебных решений по уголовным делам: о некоторых законодательных новеллах накануне их применения / В.А. Давыдов // Уголовный процесс. 2012. № 11. С. 44-51.

3. Давыдов, В.А. Срок обжалования в кассационном производстве: взгляд разработчиков законопроекта о поправках в УПК / В.А. Давыдов // Уголовный процесс. 2020. № 9. С. 22-27.

4. Дикарев, И.С. Надзорно-кассационная форма пересмотра судебных решений в уголовном процессе: монография / И.С. Дикарев; общее редактирование и предисловие В.А. Давыдова. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2016. 398 с.

5. Ковтун, Н.Н. Res judicata реформированной российской кассации / Н.Н. Ковтун // Российский журнал правовых исследований. 2015. № 4 (5). С. 121-130.

6. Костанов, Ю.А. Пресекательный срок для сплошной кассации. Критический взгляд на предложение ВС РФ / Ю.А. Костанов // Уголовный процесс. 2020. № 7. С. 88-93.

7. Кувалдина, Ю.В.  Обжалование приговоров, постановленных в особом порядке: настоящее и будущее / Ю.В. Кувалдина // Уголовное судопроизводство. 2011. № 3. С. 14-16.

8. Практика применения Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации: актуальные вопросы судебной практики, рекомендации судей Верховного суда РФ по применению уголовно-процессуального законодательства на основе новейшей судебной практики / под общей редакцией В.М. Лебедева. 6-е изд., перераб. и доп. Москва: Юрайт, 2013. 824 с.