Александров А.С., Босов А.Е. Объективность и беспристрастность при обращении к присяжным с напутственным словом (история одной экспертизы)

 


Александров Александр Сергеевич, профессор кафедры уголовного процесса Нижегородской академии МВД РФ, д.ю.н., профессор, anrc@rambler.ru

БОСОВ Артём Евгеньевич, помощник председателя Федерального арбитражного суда Волго-Вятского округа, кандидат филологических наук, e-mail: abossov@mail.ru 

  

Объективность и беспристрастность при обращении к присяжным с напутственным словом (история одной экспертизы)

 

Процесс с участием присяжных заседателей – наиболее театрализованная форма судопроизводства, и, к сожалению, сегодня общество проявляет всё больше интереса не к содержанию и значению этого института, а к тому стереотипу, в котором реальность решительно вытесняется игрой. В XIX веке жители крупных городов находили не только увлекательным, но и познавательным посещение судебных заседаний, причём совсем не обязательно, что это были громкие процессы, – приходили, как в театр: на В.Д. Спасовича, Ф.Н. Плевако, А.Ф. Кони. В наше время просветительскую и развлекательную функции делят между собою, с одной стороны, средней руки фильмы и сериалы, с другой – новостные передачи и низкопробные, не отражающие действительность шоу. Проще говоря, если раньше и обыватель, и писатель, и актёр учились у юристов, практикующих в суде присяжных, то сейчас нередко происходит наоборот. Такой способ познания действительности деформирует современный российский суд присяжных изнутри, тщательно нанося до поры невидимые удары этому первейшему демократическому институту.

Очевидно и то, что едва ли правильно напрямую связывать перспективы суда присяжных в России с тем, как и чем наполняется телеэфир.

Для того чтобы суд присяжных состоялся как правовой институт, необходимы совместные усилия: одновременно навстречу друг другу должны идти законодатель, суд и общество. В конечном счёте, необходимо доверие, его-то зачастую и не хватает.

Весной 2009 года Нижегородский областной суд, основываясь на вердикте коллегии присяжных, осудил за бандитизм четырёх граждан (дело № 2-10/09). Данное дело в силу своей заурядности не могло бы претендовать на роль тех, которые принято называть громкими. Между тем благодаря сети «Интернет» оно неожиданно получило довольно широкую известность; внимание к этому делу юридическая общественность проявляла и спустя два года после вынесения приговора. Так, участники форума портала «Закония», обсуждая напутственное слово (далее – НС) председательствующего по указанному делу, 23.05.2011 задались следующим вопросом: «Можно ли манипулировать присяжными?»[1].

Данный вопрос был вызван тем, что участники форума (вслед за матерью одного из осуждённых) усомнились в объективности и беспристрастности председательствующего судьи.

По мнению представителя юридического сообщества С.А. Пашина, который высказался предельно корректно и убедительно, «судья даёт напутствие присяжным заседателям в обвинительном ключе, нарушая тем самым принципы объективности и беспристрастности суда»[2]. Примерно такое же суждение о НС сложилось в результате проведения 15.09.2010 лингвистического исследования (оно также инициировано матерью того же осуждённого)[3].

Кассационным определением Верховного Суда Российской Федерации от 24.09.2009 № 9-О09-34сп[4] приговор, обжалованный всеми четырьмя осуждёнными и их защитниками, изменён лишь в части наказания одному из осуждённых, в остальной части – оставлен без изменения.

Все кассационные жалобы, довольно внушительные по объёму, среди прочего, содержали указания на то, что НС произнесено с нарушением статьи 340 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (далее – УПК РФ): председательствующий проявил заинтересованность в исходе дела и обвинительный уклон, не позволил исследовать в присутствии присяжных заседателей вопрос о недозволенных методах ведения следствия, а в НС высказал свою точку зрения об их виновности; НС содержало критику позиции стороны защиты, профессиональную оценку доказательств, вывод о доказанности обвинения и т.п.

Суд второй инстанции отклонил указанные доводы заявителей кассационных жалоб в следующих формулировках:

-        в материалах дела не имеется данных о том, что председательствующий утратил объективность и беспристрастность при судебном разбирательстве дела, нарушил принцип состязательности, незаконно ограничивал права сторон на представление доказательств, оказывал на присяжных заседателей неправомерное воздействие или высказал свое мнение в поддержку стороны обвинения;

-        при доведении до сведения присяжных заседателей фактов, не подлежащих исследованию с их участием, председательствующий обоснованно останавливал участников судебного разбирательства, в необходимых случаях делал им замечания, обращаясь к присяжным заседателям с просьбой не принимать во внимание такие обстоятельства при вынесении вердикта;

-        НС председательствующего, приобщенное к протоколу судебного заседания, соответствует требованиям ст. 340 УПК РФ.

Не только юрист, но и обыватель после прочтения приведённых фраз задумается: какие вообще данные могут свидетельствовать о том, что председательствующий утратил объективность и беспристрастность? Письменных заявлений от судей об утрате объективности и беспристрастности, насколько нам известно, практика не знает. Вместе с тем не следует обвинять высшую судебную инстанцию в формализме, хотя бы потому что не меньшим формализмом грешат и податели кассационных жалоб (нет оснований предполагать, что с 01.01.2013, то есть с введения института апелляции, ситуация поменяется). Суть диалога документов (кассационных жалоб, с одной стороны, и кассационного определения, с другой) вполне можно свести к двум репликам: «Нарушил» – «Нет, не нарушил». Спор, который развернулся на наших глазах, – это противоборство не аргументов, а убеждений. Победа в таком споре зависит не от весомости доводов, а от того, за кем последнее слово.

Наша задача – установить, каковы маркеры нарушения объективности и беспристрастности при произнесении НС, однако вначале необходимо определиться с тем, какое поведение судьи в процессе можно считать объективным и беспристрастным с точки зрения уголовно-процессуального закона. Значение указанных понятий довольно размыто: во-первых, потому что УПК РФ не содержит их дефиниций, во-вторых – потому что обозначающие их термины, кроме специальной (уголовно-процессуальной), заключают в себе и общеязыковую семантику, следовательно, имеется риск спутать эти два значения.

Терминами «объективность» и «беспристрастность» обозначаются абстрактные понятия, значение которых нельзя объяснить при помощи предметного (вещественного) описания. Когда ведут речь о предвзятости судьи, утрате объективности и беспристрастности, тогда имеют в виду то, что он заинтересован в определённом исходе дела.

Вердикт, если он непротиворечив и ясен, не может быть для председательствующего судьи не тем, и эту мысль в достаточно жёсткой форме высказал ещё А.Ф. Кони, которого министр юстиции граф К.И. Пален просил об «услуге и содействии обвинению» по делу Веры Засулич: «…Уменье председателя состоит в беспристрастном соблюдении закона, а красноречивым он быть не должен, ибо существенные признаки резюме – бесстрастие и спокойствие… Председатель – судья, а не сторона, и, ведя уголовный процесс, он держит в руках чашу со святыми дарами. Он не смеет наклонять её ни в ту, ни в другую стороны – иначе дары будут пролиты»[5]. Мы видим, как с помощью художественного приёма А.Ф. Кони намного точнее определил беспристрастность, чем любой процессуалист или правоприменитель.

Итак, перед нами два заключения, одно из которых сделано лингвистом, а второе – юристом. Однако анализируемое НС интересно не только тем, что оно было исследовано со столь разных позиций. Намного ценнее, что это НС предстало перед экспертами в двух вариантах: в виде аудиозаписи, которая была сделана стороной защиты в судебном заседании, и в виде текста НС, приобщённого к протоколу судебного заседания и находящегося в уголовном деле. Эти два варианта НС можно условно назвать «официальной» и «неофициальной» версиями. Суждения о нарушении председательствующим судьёй принципа объективности и беспристрастности, таким образом, основывались на сравнительном анализе и касались «неофициальной» версии НС.

От лингвиста требовалось установить:

1.             Содержится ли в высказываниях судьи собственное мнение по вопросам, поставленным перед присяжными заседателями?

2.             Является ли речь судьи назидательной? Если да, то в каких конкретно высказываниях и на каких примерах судья поучает присяжных заседателей?

3.             Обращает ли судья в своей речи внимание на конкретные обстоятельства расследуемого дела? Комментирует ли их? Выражает ли своё отношение, делает ли свои выводы?

4.             Подвергал ли судья критике позицию защиты, поддерживая сторону обвинения?

5.             Имеет ли речь судьи обвинительный уклон?

Представитель юридической науки не был связан какими бы то ни было рамками и поэтому дал комментарии в той форме, в которой сам пожелал.

Ниже приведены таблицы, позволяющие сравнить оценки лингвиста и юриста, данные в отношении одних и тех же пассажей НС.[6]

 

Подсудимые кричат, что адвокатов не было, они потом подписывали протоколы. Вы можете представить себе такого адвоката, который пойдёт на это? Ради чего?

 

Оценочная конструкция. Оценочность в приведенных высказываниях создается за счет употребления разговорной лексики, наличия риторических вопросов.

 

По мнению судьи, у адвокатов, работавших на предварительном следствии, нет причин, предавая интересы подзащитного, подписывать протоколы следственных действий, в которых они не участвовали… Между тем, широко известны действия представителей «черной адвокатуры», которые охотно идут на фальсификации из дружбы со следователем (прежним сослуживцем в «силовых структурах») либо желания сохранить с ним взаимовыгодные отношения. Такие факты зафиксированы, скажем, в заключениях квалификационной комиссии Адвокатской палаты гор. Москвы.

Лингвист

Юрист

 

Оба эксперта здесь говорят почти об одном и том же. Оценочность – категория стилеобразующая, которая характеризует, главным образом, публицистику. В первом приближении, НС нельзя отнести к публицистическим текстам в силу закона: председательствующему запрещается в какой-либо форме выражать свое мнение по вопросам, поставленным перед коллегией присяжных заседателей (часть 2 статьи 340 УПК РФ). Переводя указанную норму процессуального закона в плоскость науки о языке, можно сказать, что председательствующему запрещается полемизировать с одной из сторон и вставать на позицию другой. В постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 22.11.2005 № 23 «О применении судами норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регулирующих судопроизводство с участием присяжных заседателей» указывается на единственный маркер нарушения принципа объективности и беспристрастности при произнесении НС: напоминание присяжным заседателям только уличающих или только оправдывающих подсудимого доказательств, исследованных в суде, их оценку, выражение в какой-либо форме своего мнения по вопросам, поставленным перед коллегией присяжных заседателей (абзац 3 пункта 34).

Вместе с тем требование части 2 статьи 340 УПК РФ (в совокупности с приведённым разъяснением высшей судебной инстанции) не означает, что текст НС должен быть начисто выхолощен, освобождён от «я» автора, то есть судьи. Председательствующему запрещено выражать мнение касательного поставленных перед коллегией присяжных вопросов. Иными словами, сама по себе экспрессивность НС не является маркером утраты объективности.

Думается, что при разборе НС по современному уголовному делу читателю будет интересна короткая ретроспектива, иллюстрирующая, какими могут быть судейские оценки.

В январе 1879 года в Петербургском окружном суде слушалось дело о присвоении кассиром Общества взаимного поземельного кредита К.Н. Юханцевым, особой VIкласса, процентных бумаг на сумму 278 000 фунтов стерлингов (2 123 295 рублей). Произнося, руководящие напутствия присяжным, председательствующий судья А.Ф. Кони допустил такое высказывание:

«Собственное сознание всегда признавалось одним из лучших доказательств, если оно дано было без принуждения, нравственного или физического, или если нельзя было заподозрить, что признающийся сознательно, в виде каких-либо великодушных порывов губит себя и приносит в жертву, или, наоборот – торгуется с судом, и сознанием в меньшей вине старается купить возможность умолчания о большей вине и оставления её без рассмотрения. Вы посудите, есть ли в словах Юханцева признаки такой жертвы или попытка войти в сделку с правосудием. Если вы не найдёте ни того, ни другого, то припомните, что сознание сделано им откровенно и без колебаний, впервые даже и не суду или его органам, а кассиру Мерцу. Следовательно, оно не было вынуждено, но было добровольное»[7].

Едва ли уместно комментировать это высказывание классика – тем более смешно обвинять его в необъективности и предрешении оценки доказательств. Отметим только, что коллежский советник был признан виновным и лишён «всех особенных, лично и по состоянию присвоенных ему прав и преимуществ» и сослан в Енисейскую губернию «с воспрещением отлучки с места… в течение четырёх лет и в другие губернии в течение двенадцати лет»[8].

 

Противоречия? Да, противоречия! Но насколько они не устранимы?

 

Иллюстрация тезиса о неустранимых сомнениях.

…средства воздействия на аудиторию – наличие риторических вопросов и восклицаний… проводится сопоставление фактов, но решить вопрос о квалификации противоречия как устранимого или нет, предстоит присяжным заседателям.

 

Предвзятое отношение судьи к стороне защиты и доказательствам, свидетельствующим в пользу подсудимых, проявляется… в стиле напутственного слова: вместо спокойного, подчеркнуто объективного выступления, судья произносит страстный монолог в полемическом ключе. Отпечаток необъективности… лежит на используемых судьей ораторских приемах…

 

Лингвист

Юрист

 

В использованных риторических вопросах и восклицаниях лингвист видит только риторическое средство, которое может выдавать эмоции судьи, но сигнализирует о его предвзятости. Юрист усматривает в приведённом отрывке «отпечаток необъективности».

 

Вспомните согласно документам, которые вы сами осматривали, видно, кто пользовался этим номером, неоднократно применялся Каревым, Лицовым и матерью Арефьева Мельниковой. Данный номер записан в телефонной книжке Карева как «Макс.Ауди». Вспомните, как зовут Арефьева и какой марки его машина. Вспомните показания Карева в отношении Арефьева, где он говорил, что это номер Арефьева. Вспомните факт о смерти, согласно которому Б-н умер 3 января, его паспорт до сих пор не сдан.  Вспомните, до какого времени все соединения этого абонента, принимаются эти соединения теми же абонентами, что и после смерти Б-на, т.е. Лицовым, Каревым, матерью Арефьева. А после этого подумайте, разрешимы эти противоречия или нет...

 

<См. предыдущий комментарий>

 

…работая в пользу стороны обвинения, судья предписывает присяжным заседателям определенную, выгодную прокурору, логику устранения сомнений при оценке доказательств о принадлежности телефонного номера одному из подсудимых.

Лингвист

Юрист

 

Приведённый фрагмент едва ли оставит какие-либо сомнения в правильности точки зрения юриста, поскольку председательствующий судья не только выразил своё отношения к перечисленным доказательствам, но и сделал вывод на основе анализа их содержания, что запрещено пунктом 3 части 3 статьи 340 УПК РФ.

 

…на представленных лиц есть допустимые доказательства, полученные в порядке, предусмотренном законом. (…) А вот если они признаны мною, профессиональным судьёй, допустимыми, т.е. полученными без нарушения закона, то почему сторона защиты в нарушение закона ставит под сомнение эти доказательства?

Если на минуту допустить, что подсудимые оговаривали себя, преступления не совершали, то откуда известно о роли каждого подсудимого, причём все показания подсудимых проверялись на месте с целью определить, не оговаривали ли они себя, все факты представлялись по факту следственных действий.

 

Иллюстрация тезисов о допустимости и недопустимости доказательств, о некорректном поведении подсудимых и их защитников.

 

…судья… употребляет риторические вопросы и восклицания…категорично утверждает собственную правоту в признании доказательств по делу допустимыми.

 

Судья, смешивая допустимость и достоверность доказательств, фактически отказывая защитникам в праве ставить под сомнение доказательства.

Судья предлагает логику, использование которой приводит к выводу о ложности показаний подсудимых, демонстрирует, что у нее уже имеется мнение о виновности подсудимых.

 

Лингвист

Юрист

 

Мы видим, что здесь лингвисту, не обладающему знаниями о свойствах доказательств, довольно трудно дать оценку, поэтому его вывод носит не аналитический, а описательный характер. Правильность оценки юриста очевидна и подтверждается судебной практикой.

Например, проверив в кассационном порядке приговор Красноярского краевого суда от 20.09.2010 и признав его подлежащим отмене в силу необоснованности, незаконности и несправедливости, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации в определении от 02.03.2011 № 53-О11-1СП[9] указала следующее.

В напутственном слове председательствующий указал, что «протоколы следственных действий, представленные вам в судебном заседании являются достоверными доказательствами...».

При напоминании исследованных доказательств председательствующий указал на информацию, зафиксированную в различных протоколах следственных действий, в том числе в протоколах допроса осужденного и свидетелей, где они рассказали об обстоятельствах совершенных Ивановым А.Л. преступлений.

Некоторые из них в суде дали иные показания.

Председательствующий фактически указал присяжным заседателям на достоверность первоначальной информации, что является недопустимым и свидетельствует о его необъективности.

 

<Наличие элементов разговорного стиля>

 

<Устные жанры юридического подстиля взаимодействуют с разговорной речью>

 

Судья не читала напутственное слово по заранее заготовленному тексту, но либо произносила его экспромтом либо, имея тезисы своей речи, много импровизировала.

 

Лингвист

Юрист

 

Уголовно-процессуальный закон не предъявляет жёстких требований к форме НС: оно может быть произнесено спонтанно, оно также может быть оглашено по заранее подготовленному тексту, дополнено или иным образом изменено даже в момент обращения к присяжным заседателям. Наличие элементов разговорного стиля в НС не свидетельствует о предвзятости судьи – такие элементы могут характеризовать степень языковой компетенции автора НС, то есть ораторские способности, уровень владения языком, спонтанной речью.

Наблюдения последних лет показывают: при произнесении НС даже наиболее опытные судьи всё тщательнее работают с текстом напутствия; в частности, автору не известны случаи, когда бы судья Нижегородского областного суда при произнесении НС положился на экспромт. Здесь нельзя не коснуться и другого важного вопроса.

Сама практика подготовки к напутствию присяжных перед их удалением в совещательную комнату для постановки вердикта свидетельствует в пользу необходимости передавать текст НС присяжным (соответствующая норма до настоящего времени не нашла закрепления в УПК РФ). Любому, кто слышал НС, не нужно доказывать на примерах, что текст НС, самим процессуальным законом отнесённый к устным речевым жанрам, отличается сложнейшим синтаксисом, который свойственен научному стилю и предназначен для чтения и перечитывания. Однако главным препятствием к полноценному восприятию НС является не только научность (нередко – наукообразие) в его изложении, но и отсутствие стилевой целостности текста НС, в котором фрагмент в научном стиле может резко оборваться, а на замену ему приходит фрагмент в разговорном стиле.

Именно так и случается, когда судья, действуя во исполнение пункта 3 части 3 статьи 340 УПК РФ, напоминает об исследованных в суде доказательствах (особенно когда речь заходит о свидетельских показаниях) и излагает позиции сторон (пункт 4 части 3 статьи 340 УПК РФ). Стиль НС представляет собою уникальную, свойственную лишь следственному и судебному дискурсам, смесь разговорного и официально-делового стилей, которую условно можно назвать стилем протокола судебного заседания – повествованием, сочетающим научную, разговорную (иногда просторечную, даже бранную) лексику, канцеляризмы, и переполненным личными местоимениями третьего лица и указательными местоимениями, которые порою запутывают слушателей до предела:

«…Ш-в рассказал, что когда у них с А-вым закончилась водка, они решили занять денег у К-вой, но та отказала. Тогда А-в зашёл за спину К-вой, накинул ей на шею шарф и стал им душить её, при этом сказал: «Валим её». Поняв, что К-ву надо уронить на пол, он повалил её, толкнув руками от себя, прижал к полу и стал предплечьем руки нажимать на шею, в то время как А-в держал К-ву за ноги, поскольку она «брыкалась» ногами и мешала ему. Через несколько минут он понял, что та умерла, так как перестала дёргаться»[10].

Несмотря на краткость приведённой выдержки, на её примере хорошо видно, что «протокольный» стиль процессуальных документов – это лишь следствие проблемы перевода прямой речи в косвенную.

Очевидно, что УПК РФ не связывает судью в грамматическом смысле, однако необходимо во всяком случае помнить, что простая замена в протоколе местоимений первого лица на местоимения третьего лица не делает прямую речь косвенной (иногда не делает её и формально косвенной). Имеется риск (либо в зависимости от намерений – возможность) «подменить» автора речи, приписать слова одного другому. Отсюда – требуется указание на автора, напоминание о нём. Цитата оживляет воспоминания, но и тут нужно соблюдать баланс: при перегруженности цитатами этот эффект пропадает, внимание рассеивается.

 

Оценивая все те доказательства по своему собственному убеждению, исходя из своего жизненного опыта, спросите себя, всегда ли вы можете описать своих знакомых, описать цвет глаз, форму носа, ушей и т.д. Но в то же время это вовсе не означает, что вы не узнали бы при встрече этого человека. И что значит «вспомнили»? Защитники утверждают, это потерпевшие путаются с опознанием оружия. А многие женщины могут опознать оружие, если не имели с ним дело? Даже если видели его в более спокойной обстановке, чем потерпевшие.

 

…судья... подвергает критике позицию защиты, тем самым косвенно поддерживая сторону обвинения (исключая высказывания адвокатов, которые не должны приниматься во внимание присяжными заседателями). (…) Несогласие выражается грамматически: наличием риторических вопросов (и что значит «вспомнили»?), употреблением союза «не», словосочетаниями «делала замечания», «адвокаты критиковали следствие», «пытались доказать».

Судья, вступая в полемику со стороной защиты, фактически объясняет причины противоречий в показаниях потерпевших, опознававших лиц и оружие

 

Лингвист

Юрист

 

Мнение относительно последнего примера совпало у обоих экспертов, причём лингвист попытался вскрыть грамматический механизм допущенной судьёй критики. Здесь интересно, что именно риторические вопросы названы частью этого механизма (напомним, в примере с «иллюстрацией тезисов о допустимости и недопустимости доказательств» представитель языкознания пришёл к иному выводу).

Уважаемые эксперты не придали значения ещё одному приёму: обратившись к присяжным с риторическим вопросом, председательствующий попытался отстраниться от конкретного дела (А многие женщины могут опознать оружие, если не имели с ним дело? Даже если видели его в более спокойной обстановке…»). Попробуем, как и в предыдущий раз, без комментариев сравнить этот пассаж с напутствием 130-летней давности:

«Я говорю вам не о Юханцеве, и вы, вероятно, не усомнитесь, что ему и горько, и тяжело сидеть пред вами. Но я хочу сказать вам вообще, что могут быть случаи, когда пред вами предстанет лукавый лицемер и будет вызывать вас на оправдание картиною тяжких душевных мук и раскаяния; и предстанет человек хотя и преступный, но в гордой душе которого, несмотря на действительные страдания, никогда не найдёт места мысль, чтобы выставлять их напоказ и ради их униженно просить у вас, как милостыни, прощения. И что же? Как распознаете вы того или другого, и чем оградите себя от того, чтобы не помиловать первого и не осудить второго?»[11].

Наконец, нельзя не упомянуть ещё об одном примере, который привлёк внимание лингвиста: «…Тем более что истинно верующий человек не будет демонстрировать, таким образом, свои религиозные убеждения. А уж тем более поворачивать икону обратной к себе стороной. Тем более, что Арефьев инвалидом не является».

По мнению лингвиста, данное высказывание оценочное, в нём«содержится оценка истинности религиозных убеждений Арефьева, которые впоследствии соотносятся с его поведением и служат методом воздействия на аудиторию». Соглашаясь в целом с экспертом, добавим, что в последнем предложении приведённого фрагмента видна и вполне определённая ирония (если не сказать сарказм). Ирония всегда в той или иной степени направлена на дискредитацию предмета речи. Этим же самым приёмом (хотя и более виртуозно) пользовался и А.Ф. Кони:

«К какому из двух типов ближе подходит Юханцев, помогает решить он сам рассказами о своей жизни за последние годы. Если вы признаете, что та несчастная обстановка, на которую указывает Юханцев, могла заставить его, для удовлетворения прихотей жены, тронуть кассу и для утешения в разлуке с нею продолжать черпать из этой кассы деньги для грандиозно организованных пиров, то вы отведёте этой обстановке надлежащее место в обсуждении причин, приведших Юханцева на скамью подсудимых. Решая эту сторону дела, вы, однако, не упустите из вида и того, что траты на жену здесь и на следствии оказались не могущими идти ни в какое сравнение с тратами после разлуки с нею, когда в один год было истрачено Юханцевым в свою пользу более 550 тыс. руб. серебром; что, затем, тоска по нежно любимой жене выражалась, по сознанию самого Юханцева, в кутежах с кокотками и в нескольких связях и что, наконец, в действиях его по опустошению кассы, совершённых «сам не знает как», по мнению экспертов, проглядывает ясная и обдуманная, приноровленная к обстановке, система…»[12].

Разумеется, можно поспорить с каждым из экспертов, и больше всего вопросов вызывает именно лингвистическое исследование, которое – в том числе из-за допущенного в нём обилия ошибок и опечаток –походит, скорее, на учебную работу или на черновой набросок. Как ни странно, именно эта незрелость заключения лингвиста особенно ценна для нашего исследования, поскольку специалист в области языкознания является, по сути, тем не обременённым юридическими познаниями обывателем, простецом, который вполне может занять место на скамье присяжных заседателей. Иметь дело с присяжным, который профессионально работает со словом, а следовательно, более тонко чувствует речь, – серьёзный и не отклоняемый вызов для председательствующего судьи.

На материале анализируемого дела видно, что невозможно привести исчерпывающий перечень конкретных, качественных маркеров утраты объективности и беспристрастности (например, само по себе наличие в НС слове какой-либо риторической фигуры ещё не обозначает предвзятости судьи). Изложенное приводит к мысли, которая может быть выражена тавтологичным, но довольно точным каламбуром: объективность на поверку оказывается категорией далеко не объективной. Тезис о «необъективности объективности» подтверждается ещё и тем, что до настоящего момента нами вообще не принималось в расчёт при оценке НС на предмет беспристрастности. Выше было указано, что первоначально объектом экспертизы явилась аудиозапись НС, то есть звучащая речь. Преобразование аудиозаписи в текст – это безусловное упрощение объекта исследования.

В силу части 5 статьи 259 УПК РФ суд не лишён права вести аудио- и даже видеозапись разбирательства, следовательно, материалы съёмки также могут стать предметом исследования суда вышестоящей инстанции. Между тем в настоящее время нет ни методики, ни практики исследования, так сказать, живого, то есть звучащего и видимого, НС.

При установлении степени соответствия звучащего и тем более видимого НС принципу объективности и беспристрастности нельзя абсолютизировать роль контекста. Вернее сказать, термин «контекст» будет обозначать уже не только вербальную, текстовую, но и невербальную, надтекстовую сторону коммуникации. Поведение судьи, напутствующего присяжных, даже если он страдает каким-либо речевым дефектом и недостаточно коммуникабелен, является существенной характеристикой всего судебного разбирательства. Это предположение подтверждается экспериментом, проведённым ещё в начале 1960-х годов Э. Крамером[13], который опросил более четырёх тысяч слушателей радио BBC, предложив им установить по голосу профессии девяти людей разного пола и возраста. Легче всего были распознаны голоса актёра, судьи и священника.

К сожалению, сегодня НС оценивается лишь как письменный речевой жанр, и причина этого далеко не в материально-техническом обеспечении судов, которые не всегда могут позволить себе вести аудио- и видеофиксацию судебного заседания, и не в отсутствии соответствующей комплексной методики, которая учитывала бы не только лингвистический уровень, но также экстра- и паралингвистический компоненты общения с присяжными заседателями. Истинная проблема суда присяжных в России состоит не в том, что некоторые базовые его механизмы до сих пор не проработаны надлежащим образом и (или) не освоены, а в том, что этот институт последовательно отторгается нашей специфической правовой системой и многими авторитетными её представителями.

Не секрет, что кандидаты в присяжные заседатели нередко игнорируют вызов суда, а порой даже не считают нужным сообщить об этом своём решении. Случается, что прокуроры и адвокаты «теряются» в главе 42 УПК РФ и предпочитают в этой связи процессу с участием присяжных два (некоторые – больше) процесса в обычном порядке. Те судьи, которые не обладают навыками публичного выступления или сомневаются (порою небезосновательно) в собственной языковой компетенции, всеми силами избегают не только процессов с присяжными, но и возможности обучиться указанным навыкам. Наконец, подсудимые поддаются на провокации отдельных представителей следственных органов и отказываются от права на суд присяжных, опасаясь сурового и не поддающегося обжалованию приговора.

Перечисленные тенденции и настроения, без сомнения, известны каждому юристу, кто сталкивался с судом присяжных, и постепенно приводят общество к мысли о том, что для этой формы судопроизводства оно не созрело (либо, в более мягком варианте, ещё не созрело).Оставляя размышления о манипулировании обществом и «душителях» суда присяжных конспирологам, вспомним лишь слова выдающегося русского юриста А.М. Унковского:«Что значит – народ недостаточно развит и какая нужна степень развития для наглядного суждения по совести и здравому смыслу? Присяжным именно это только и нужно, а русский народ, конечно, не имеет недостатка ни в здравом смысле, ни в добросовестности. Неужели наш народ менее развит, нежели английский в XIIIстолетии? Англичане ввели суд присяжных и в Новой Зеландии. Неужели наш народ ниже новозеландских дикарей? Суд присяжных – суд гласный и по совести – требует в судьях гораздо менее умственного развития и образования, нежели всякий другой суд, а тем более наше сложное судопроизводство; поэтому можно скорее сказать, что у нас возможен только суд присяжных и менее возможно настоящее сложное судопроизводство»[14].

Сложное судопроизводство усложняется ещё больше: сейчас, например, мы наблюдаем, как нелегко приходится судам общей юрисдикции, осваивающим новый институт апелляции. Парадоксально, но эту сложность пытаются преодолеть фактическим упразднением суда присяжных. Так, Пленум Верховного Суда России[15], очевидно, движимый стремлением разгрузить сам себя, внёс в Государственную Думу проект федерального закона, которым предусмотрены серьёзные изменения в УПК РФ. В частности, из компетенции присяжных предполагается изъять немало категорий дел (в их числе – о бандитизме и об организации преступного сообщества). Изъятия предполагается достичь путём перераспределения подсудности между судами районного и областного звеньев.

В дискуссию о том, готово ли наше общество к суду присяжных (вар.: суд присяжных – к обществу), нынче вступают или равнодушные, или противники этого правового института. Первые – чтобы поддержать идущую по кругу полемику, вторые – чтобы пошатнуть веру адептов и заразить своим боевым задором ещё большее число сомневающихся. Тем не менее, ни те, кто всё ещё дискутируют, ни те, кто сохраняют многозначное молчание, не станут отрицать, что какая-то доля потребности в справедливом и беспристрастном суде всё-таки живёт в социуме. Доказательством этой потребности служит то обстоятельство, на которое было указано в начале настоящей статьи: непрерывное увеличение числа передач и кинофильмов следственной и судебной тематики.

Непрофессионализм практикующих юристов, помноженный на необъяснимое всеобщее солипсическое равнодушие, привёл к тому, что взамен подлинного суда общество получает суррогат, причём не только в кино, но теперь и в жизни. Бутафорские судьи успешно вытесняют истинных и потихоньку спускают суд присяжных с молотка – единственного подлинного атрибута в телешоу, который, впрочем, появляется в кадре настолько часто, что кажется, будто вера в правосудие напрямую зависит от силы ударов этого молотка.



[1]http://forum.zakonia.ru/showthread.php?p=701051 (дата обращения – 01.02.2013).

[2]http://www.zakonia.ru/blog/145481/63375 (дата обращения та же).

[3]http://kemerovo.siberia-expert.com/nvo/prisjazhnye.doc(дата обращения та же).

[4] Текст документа доступен на официальном сайте Верховного Суда РФ (в формате *pdf), а также в СПС «КонсультантПлюс».

[5] Кони, А.Ф. Воспоминания о деле Веры Засулич / А.Ф. Кони // Собр. соч.: в 8 тт. / Под общ.ред. В.Г. Базанова, Л.Н. Смирнова, К.И. Чуковского. – М.: Юридическая литература, 1966. – Т. 2. – С. 85, 86.

[6] Цитаты приведены в том виде, в каком они были явлены экспертам. В угловые скобки заключены непрямые цитаты и мои пояснения.

[7] Кони, А.Ф.Руководящие напутствия присяжным по делу коллежского советника Константина Юханцева, обвиняемого в растрате сумм Общества взаимного поземельного кредита / А.Ф. Кони // Собр. соч.: в 8 тт. / Под общ.ред. В.Г. Базанова, Л.Н. Смирнова, К.И. Чуковского. – М.: Юридическая литература, 1967. – Т. 3. – С. 397 – 398.

[8] Там же, с. 509.

[9] Доступно в СПС «КонсультантПлюс».

[10]НС по делу Нижегородского областного суда № 2-28/08.

[11]Кони, А.Ф.Руководящие напутствия… С. 410.

[12] Тамже, с. 404.

[13] Kramer, E. Judgment of personal characteristics and emotions from nonverbal properties of speech / E. Kramer // Psychological Bulletin. – LX (1963). – P. 408 – 420.

[14] Цит. по: Джаншиев, Г.А. Эпоха великих реформ: в 2 тт. – М.: ИД «Территория будущего», 2008. – Т. 2– С. 106.

[15] Постановление от 06.11.2012 № 25 (http://vsrf.ru/Show_pdf.php?Id=8215; дата обращения – 05.12.2012).