Отзыв официального оппонента на диссертацию Евгения Борисовича Кузина на соискание ученой степени кандидата юридических наук на тему «Совершенствование системы судебных действий следственного характера в целях обеспечения правосудия» (специальность 12.00.09 — уголовный процесс, криминалистика; оперативно-розыскная деятельность)

С благодарностью к членам диссертационного совета Д 212.298.12 за решение об утверждении в качестве официального оппонента, позволяющего организовать новые научно-коммуникационные связи в интересующей нас уголовно-процессуальной теме о процессуальных действиях суда, откорректировать собственные научные позиции, сформулировать новые идеи для дальнейших исследований, изучил представленную для оппонирования диссертацию и подготовил настоящий положительный отзыв.

Полагаю, что диссертация Е. Б. Кузина на соискание ученой степени кандидата юридических наук выполнена на актуальную тему. Суждение соискателя о том, что реформа судебной системы и уголовно-процессуального законодательства «проводится по многим направлениям уголовно-процессуальной деятельности, среди которых одно из важнейших мест с точки зрения своевременности, социальной значимости и эффективности правосудия занимает дальнейшее развитие и совершенствование следственных действий и, в частности, судебных действий следственного характера» (С. 4) не вызывает сомнений. Подчеркнем, что судебные действия являются тем инструментарием, который может действительно обеспечивать эффективность правосудия по уголовным делам, приводить к формированию правового режима, который будет восприниматься гражданами и обществом как справедливый. Сформулированные в этом аспекте цели и задачи диссертационного исследования так же видятся актуальными.

Автором упоминаются исследования, касающиеся отдельных аспектов судебных действий (С. А. Насовова, В. П. Смирнова, А. Н. Кузнецова, А. А. Васяева, С. А. Александровой и др.). Точки зрения данных ученых использованы Е. Б. Кузиным для формирования собственной позиции. При этом необходимо заметить, что Е. Б. Кузиным тема рассмотрена в новом, отличном от приведенных исследователей, ракурсе. Цели и задачи проведенного соискателем исследования, его содержание состоит в рассмотрении судебных действий, реализуемых судом в ходе судебного следствия, как средств познания обстоятельств исследуемого события и процедур его расследования. Работа содержит очевидные элементы новизны, касающиеся новой (для диссертационных исследований) концепции, оригинальных авторских дефиниций, промежуточных и итоговых умозаключений. На новизну работы указывает так же целый ряд законодательных предложений автора (С. 9–13, 174–178 и др.), подчеркивающих как новизну, так и актуальность.

Изучение представленной научно-квалификационной работы приводит к заключению о том, что в ней использована богатейшая и разнообразная эмпирическая база (С. 7–8, 29, 82, 85, 100, 113, 118, 152 и др.), которая активно использована соискателем во всем тексте работы для формулирования гипотез, аргументации и иллюстрирования авторских суждений, а так же — в качестве контраргументов научной дискуссии. Эмпирическая база включает в себя результаты изучения соискателем 400 уголовных дел в различных субъектах федерации, анкетирования 50 судей-практиков, судебную практику Верховного суда России, личный профессиональный опыт. Результаты проведенной работы приведены Е. Б. Кузиным в систематизированном виде в приложении к диссертации. Выборка является репрезентативной, выводы, который делает соискатель на основании используемой эмпирической базы, — обоснованны.

Теоретическая база работы представлена трудами известных российских ученых А. С. Александрова, Л. В. Виницкого, С. М. Даровских, К. Б. Калиновского, А. В. Кудрявцевой, В. А. Семенцова, А. В. Смирнова, З. В. Макаровой и многих-многих других, результаты научных исследований которых общепризнанны в отечественной науке уголовного процесса. Список использованных соискателем источников исключительно обширен, включает 164 наименования, из них 26 диссертационных исследований (С. 4–5, 180–194). Тематика изученных соискателем источников охватывает не только науку уголовного процесса, но и общую теорию права и криминалистику, что совершенно правильно. Теоретическая база актуальна и достаточна. Суждения автора, которые сформулированы на основе изучения теоретической базы, обоснованны, развивают принципиальные для науки уголовного процесса положения. Рукопись имеет необходимые ссылки на авторов и источники заимствования материалов или отдельных результатов. Цитирование использовано в минимальной объеме, указывающем на самостоятельность проделанной соискателем работы.

Нормативная база диссертации (фрагмент объектной области исследования) состоит из международно-правовых актов, действующего основного закона России, уголовно-процессуального закона, решений Конституционного суда РФ и Европейского суда по правам человека, постановлений Пленума Верховного суда. Нормативная база включает более 105 источник (С. 7, 179–180), полностью соответствует теме (системе законодательства, регулирующей уголовно-процессуальную деятельность суда в ходе судебного разбирательства; деятельность сторон и экспертов, влияющих на деятельность суда) проведенного исследования и его содержанию.

Методологическая основа диссертации представлена материалистической диалектикой, историко-правовым, сравнительно-правовым, социологическим, системно-структурным методами (С. 7). Использованные соискателем методы является эффективными для исследования выбранной им объектной области. Высказанное нами замечание, касающееся формально-логического метода, является дискуссионным.

Структура работы отражает авторскую концепцию и использованные соискателем методы, является приемлемой. Работа включает введение, одиннадцать параграфов (разделенных на три главы), заключение, библиографический список и приложение (С. 2, 14). Структура работы видится рациональной, обеспечивающей удобство работы с ней оппонентов (читателей рукописи). Все структурные разделы рукописи — соразмерны. Наименьший объем (8 страниц) имеет § 2 главы 2 (допрос потерпевшего), наибольший объем (29 страницы) — § 1 главы 1 (понятие судебных действий следственного характера), что объясняется исключительным значением последнего для раскрытия концепции работы.

Приведенные выше моменты, по нашему мнению, сами по себе формируют положительное содержание работы и мнение о ней. Однако подобного в диссертации — значительно больше. Выделим хотя бы следующее.

1) Заслуживает максимальной поддержки научного сообщества исходная идея автора, предопределяющие цели, задачи и содержание проведенного исследования, касающаяся создания справедливого закона и обеспечение на основе этого справедливого закона функционирования независимых, уважаемых людьми и обществом судов (С. 3). Это является исключительно важным элементом ядра правосудия, судебной системы, уголовного судопроизводства.

Без использования этической категории «справедливость» сегодня нельзя разработать в науке уголовного процесса, использовать в практике уголовного судопроизводства те процессуальные средства, которые представляются в концепции автора судебными действиями следственного характера. С удовлетворением, вслед за обозначенным посылом, далее в тексте на странице 63 обнаружили использование автором научной работы этико-процессуального содержания (Ю. Д. Лившиц, А. В. Кудрявцева, 2004), что подтверждает последовательность научной установки автора.

Процессуальные средства суда являются в уголовно-процессуальной деятельности тем её элементом, который непосредственно воздействует на участников уголовного процесса — физических лиц (подсудимых, потерпевших, свидетелей, специалистов в различных областях), находится в уголовно-процессуальном контакте с объектами уголовно-процессуальной деятельности (людьми). Именно через эти средства участники процесса (представители российского общества) оценивают справедливость хода и результатов судебного разбирательства.

2) Прогрессивна авторская позиция, касающаяся познавательной сущности судебных действий следственного характера (С. 26, 38), исключающая из ряда судебных действий следственного характера оглашение показаний участников, данных в ходе досудебного производства, протоколов следственных действий и иных документов, так же вызывает положительную оценку с нашей стороны.

Познание судом (судьей как субъектом уголовно-процессуальной деятельности) обстоятельств исследуемого события возможно только при непосредственном исследовании (как задачи) объекта, влечет использование им собственных процессуальных средств, получения собственных (отвечающих исключительной компетенции суда, отличной от компетенции сторон, влекущей реализацию иных процессуальных целей и задач, чем стороны) знаний (результатов уголовно-процессуальной деятельности) позволит автору в дальнейший исследованиях удержаться на правильном стратегическом направлении, может быть даже исключив те из них, которые обозначены в наших замечаниях или будут высказаны ему в ходе публичной защиты.

3) Несмотря на особенность индивидуальной концепции автора, касающейся понимания уголовно-процессуальной активности суда, Е. Б. Кузин в части толкования конституционных положений, определяющих суть правосудия по уголовным делам, фиксирует важное положение о то, что «суд, разрешая дела на основании и в пределах поступающих к нему обращений … не должен по собственной инициативе содействовать формированию и обоснованию обвинения и не может решать задачи, ответственность за выполнение которых, согласно действующему правовому регулированию, возложена на органы уголовного преследования, в том числе и прокурора» (С. 63).

Поскольку соискатель допускает некоторые формы уголовно-процессуальной активности суда в части сбора доказательств, важно, необходимо и закономерно использование соискателем отмеченного концептуального, методологического барьера, не позволяющего соскользнуть на суждения, допускающие смешение уголовно-процессуальных функций обвинения, уголовного преследования и разрешения уголовного дела (правосудия).

4) Актуальными видятся предложения и рекомендации автора, касающиеся реабилитации и возвращения в нормативное регулирование уголовно-процессуальных отношений правил о свободном рассказе свидетеля, потерпевшего, подсудимого (С. 88–93).

С одной стороны — тривиально, а с другой, стороны — совершенно обоснованно для усвоения современным законодателем, соискатель подчеркивает особенности судебного допроса (С. 72), которые сводятся не только к публичности, многосубъектности, но и повторности допроса по отношению к тем обстоятельствам, о которых участники уголовного процесса могли неоднократно допрашиваться (опрашиваться с использованием не имеющих уголовно-процессуальной формы правил доследственной проверки) с субъективно сформулированной тактической задачей уголовного преследования (обвинения).

В этой ситуации нормативное регулирование допроса судом (судьей) в ходе судебного следствия должно быть отлично от допроса в досудебном производстве. Использование свободного рассказа допрашиваемым, совершенно оправданно постольку, поскольку позволяет суду занять равноудаленную позицию исследования (познания, проверки) инкриминированного деяния и обстоятельств его расследования от субъективных позиций (реализуемых функций) сторон.

Кроме того, возвращение в уголовно-процессуальный закон свободного рассказа позволяет суду (с учетом особой психологической атмосферы судебного следствия) установить необходимый контакт с допрашиваемым, на основе этого получить объективные показания.

При этом научно-квалификационная работа Е. Б. Кузина, при взгляде на неё с субъективной точки зрения официального оппонента, имеет ряд дискуссионных положений, по которым можно высказать замечания, или обратить внимание членов диссертационного совета на некоторые недочеты формального свойства.

1. В качестве существенных направлений исследования (сегментов объектной области, теоретической базы, эмпирической базы) автора, соответственно выбранной им теме, виделось исследование не просто судебных действий следственного характера, а совершенствование системы этих действий в целях обеспечения правосудия. Так это обозначено в наименовании работы.

В связи с этим, к сожалению, отметим, что автор не уделил внимания раскрытию сути правосудия вообще, и в уголовном судопроизводстве — в частности. Толкуя авторский подход, полагаем, что он, соответственно научной специальности, находится в фарватере норм и идей уголовно-процессуального закона — пп. 50 и 54 ст. 5, ст. 8 УПК РФ. В этом случае правосудие по уголовным делам является формой реализации судебной власти в производстве по уголовным делам, субъектом власти — суд, результатом — принятие итогового решения (приговора) о невиновности или виновности, а следственные действия судебного характера, в этом случае, есть процессуальные средства суда.

Для понимания системы средств, конечно же, важно правильное использование понятия «система». Автор делает это и приводит традиционное и общепринятое понятие (С. 23). Однако, если использовать схожее понятие, то можно акцентировать (вернее — необходимо) на несколько иных важнейших признаках системы, а не только на указание элементов (как перечня судебных действий следственного характера).

Итак: «система … совокупность элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которые образует определенную целостность, единство» (См.: Новая философская энциклопедия: в 4 т.. М., 2010. Т. 3. С. 552). Получается, что даже на авторском уровне исследования (на уровне статей из энциклопедий, словарей) можно выделить особые акценты в понимании системы, которые сводятся к связям элементов, а не простому наличию элементов (в авторском понимании — допросам подсудимого, потерпевшего, свидетеля; лиц со специальными знаниями; назначению и производству экспертиз; осмотрам вещественных доказательств, местности, помещения; следственным экспериментам; предъявлению для опознания; освидетельствованию — С. 23–24).

Углубление исследования в этом направлении привело, как мы полагаем, бы автора к научному знанию, подтверждающих это:

А) «Всякая система есть не что иное, как расположение различных частей какого-нибудь искусства или науки в известном порядке, в котором они все взаимно поддерживают друг друга и в котором последние части объясняются первыми» (См.: Кондильяк Э. Б. де. Трактат о системах, в которых вскрываются их недостатки и достоинства. М., 1938. С. 3);

Б) «Системность объекта реально раскрывается, прежде всего, через его связи» (См.: Блауберг И. В., Юдин Э. Г. Становление и сущность системного подхода. М., 1973. С. 180);

В) «Очевидные признаки системности … взаимосвязанность составляющих ее частей» (См.: Перегудов Ф. И., Тарасенко Ф. П. Введение в системный анализ. М., 1989. С. 14)

Г) «характеристики системы: … системообразующие связи и отношения» (См.: Тюрин В. С. Отражение, системы, кибернетика. М., 1972. С. 14)

Данный перечень может быть продолжен, однако термин «система», который автор использовал в наименовании своей работы, из науковедческой и методологической литературы, безусловно, задавал бы ему такой контекст исследования и такие референциальные смыслы, в котором процессуальные средства суда, понимаемые как система, необходимо было рассматривать с учетом связей, отношений, без чего нет целостности, единства — вообще системы.

В связи с этим в качестве объектной области исследования и формируемого предметного знания могли являться не только допросы подсудимого, потерпевшего, свидетеля; лиц со специальными знаниями; назначение и производство экспертизы; осмотры вещественных доказательств, местности, помещения; следственный эксперимент; предъявление для опознания; освидетельствования как судебных действий следственного характера (С. 23–24), но и связи и отношения системы данных процессуальных средств суда, которые можно совершенствовать в целях обеспечения правосудия.

В этой логике (с учетом базальных положений науковедения, логики и философии науки, методологии науки) исключительно важно правильно идентифицировать связываемые объекты, без чего связь может быть фиктивной.

Для судебных действий, что более ярко проявляется в отличие от следственных действий досудебного производства, важным элементом процессуальных средств, используемых судом в ходе судебного следствия, связанных с перечисленными автором процессуальными действиями (допросами подсудимого, потерпевшего, свидетеля; лиц со специальными знаниями; назначения и производства экспертиз; осмотров вещественных доказательств, местности, помещения; следственного эксперимента; предъявления для опознания; освидетельствования) являются процессуальные решения.

Связь процессуальных действий и решений об их производстве как элементов системы процессуальных средств суда, отношения между этими элементами, взаимодополняемость их (по Э. Б. де Кондильяку) и могли рассматриваться как система.

Знание автором уголовного процесса, его обширнейший опыт, сам текст, создаваемый Е. К. Кузиным, настойчиво подсказывали ему именно этот ход мысли, коль он обратился к системности. Во всяком случае именно эту подсказку (вернее — многочисленные подсказки) мы видим в тексте его работы, когда он ведет речь о:

А) государственном принуждении, что вряд ли возможно без решения об этом (С. 9, 41);

Б) инициативе суда для производства процессуальных действий, что так же имеет форму решения (С. 12);

В) дискреционных полномочия суда (С. 44);

Г) праве суда решать вопрос о конкретных доказательствах, которые будут исследованы с судебном следствии, предполагая игнорирование иных, что без решения — невозможно (С. 63);

Д) разрешении председательствующим подсудимому и потерпевшему давать показания в любой момент судебного следствия (С. 76);

Е) альтернативности назначения дополнительной судебной экспертизы или допросе эксперта, когда процедура выбора того или иного направления есть фактически решение (С. 100);

Ё) прерывания председательствующим допроса свидетеля стороной, задающей вопросы о специальных знаниях, в связи с возникающей процессуальной потребностью допуска специалиста в процесс (С. 110);

Ж) необходимости вынесения мотивированного определения или постановления о производстве не только осмотра помещения, но и местности (С. 113);

З) оценке доказательств судом для производства последующей проверке опытами (С. 124);

И) разрешения ходатайства о производстве следственного эксперимента в рамках верного понимания сути эксперимента (С. 132);

Й) вынесении постановления (определения) о проведении освидетельствования по инициативе суда (С. 141)

К) разрешения вопроса о допуске в судебное заседание врача, либо иного специалиста для освидетельствования с обнажением (С. 146);

Л) вынесения в совещательной комнате определения (постановления) о проведении освидетельствования (С. 147);

М) вынесения определения (постановления) о приобщении акта освидетельствования к материалам уголовного дела (С. 147);

Н) необходимость вынесения двух постановлений (определений) о назначении экспертизы, постановке вопросов перед экспертами (С. 168–171) и т. д.

Диалектика связи между описываемыми автором процессуальными действиями и необходимыми для их совершения процессуальными решениями — очевидна. Именно это образует систему процессуальных средств. Вероятно, сформулированное нами замечание связано с тем, что автором объектная область была рассмотрена не системно, а дискретно, что в принципе возможно в науке уголовного процесса, если бы не наименование работы (С. 1) и указание на использованный автором метод системно-структурного анализа (С. 7).

2. Обнаруживаемая дискретность исследования объектной области вместо системного позволяет оппоненту выдвинуть гипотезу и о недостатках формально-логического свойства, поскольку в дискретных конгломератах имплицирование («если…, то...») максимально осложнено, вызывая потребность рассмотрения данного конгломерата посредством дискретной теории множеств, а не теории систем. При этом какая-то соподчиненность понятий в работе должна предполагаться.

В работе соискателем предлагает авторское понятие «судебные действия следственного характера», которые есть «совокупность познавательно-удостоверительных приемов, проводимых судом в ходе судебного следствия, регламентированных уголовно-процессуальным кодексом и обеспеченных уголовно-процессуальным принуждением, с помощью которых получают, проверяют и оценивают представленную сторонами доказательственную информацию» (С. 8, 23, 173).

В данном понятии фактически (несмотря на внешние признаки использования формально-логической процедуры определения понятия через род и видовые отличия) отсутствует род, который всегда является (должен являться) ближайшим родовым понятием. Вернее, в качестве рода использована «совокупность приёмов», предполагая логическую связь подчинения понятия «судебные действия следственного характера» (видового) подчиняющему понятию «совокупность приемов» (родовому), что маловероятно (точнее — невозможно).

При этом мы обратили внимание на то, что у автора была возможность соблюсти правила определения понятий через род и видовые отличия. Рассуждая об анализируемом понятии в широком и узком смысле, Е. Б. Кузин сформулировал суждение о том, что судебные действия следственного характера есть процессуальные действия (С. 22). Последнее является родовым понятием для предыдущего (указывает на возможность формулировки по схеме: судебные действия есть процессуальные действия, отличающиеся от иных видовыми признаками). Однако автор этот шанс упустил.

Касаясь видовых признаков, использованных в авторской дефиниции, так же обнаруживаем их теоретическую недостаточность, связанную с концепцией автора.

Так, соискатель утверждает, что определенные им судебные действия следственного характера как совокупность некоторых приемов, отличается от иных приемов тем, что они позволяют проверяют и оценивают представленные сторонами доказательства. Такой видовой признак был бы близок нашей позиции, но дело в том, что автор многократно контекстуально подчеркивает в своих суждениях и выделяет из теоретической базы те позиции, в которых отмечается контакт суда с носителем доказательственной информации как самостоятельный сбор доказательств судом, уголовно-процессуальную активность самого суда в этом вопросе, несколько схожую с активностью следователя на последующих этапах расследования — после предъявления обвинения (С. 25, 36, 38, 55, 58, 62–65, 124 и др.).

Теоретическое правосознание оппонента позицию автора восприняло бы как соответствующую принципу состязательности (ст. 15 УПК РФ), однако дело в том, что автор проявляет правосознание эффективного правоприменителя и аргументирует именно такую позицию.

Так же к этому пункту относятся обнаруженные нами проблемы классифицирования (деления понятия), что логически связано с недостатками использованного рода. На это указывает одно из первых суждений автора, являющееся поводом для обращения внимания оппонента на это. Он (вероятно, как технический недостаток редактирования текста) оговаривается о важности совершенствования следственных действий, частностью для которых (то есть видом) являются судебные действия следственного характера (С. 4). Вряд ли следственные действия (понятие досудебного производства) являются родом для судебных действий следственного характера (понятие судебного производства) как вида. Они оба могут соподчиняться иному понятию, например, понятию «процессуальные действия», но не находится на одной вертикали подчинительной связи. Об этом свидетельствует и сам подход автора к формулированию термина — через охарактеризование.

Автор упоминает классифицирование по нескольким основаниям — в зависимости от метода, процесса, сложности, цели (С. 9); непосредственный либо опосредованный процесс получения судом фактических данных (С. 36). В оглавлении (а соответственно и в содержании разделов) можно, однако, обнаружить делении по методу (глава 2, в которой описаны действия, совершаемые судом посредством вербального метода), в главе же 3 использованы приемы (методы?) наблюдения, эксперимента и сравнения.

Упоминая в тексте, автор не исследует иные процессуальные действия, хотя подчеркивает неясность их содержания, влияющую и на понятие судебных действий следственного характера (С. 15, 21). К сожалению, при этом им не исследуется ни нормативная объектная область — уголовно-процессуальный закон, ни теоретическая база. К последней можно было бы отнести ряд уже защищенных работ, касающихся иных процессуальных действий (См., напр.: Сазонова Т. П. Иные процессуальные действия как способы собирания доказательств в досудебном производстве: Дис. … канд. юрид. наук. Челябинск, 2009; Посков Я. А. Основы информационного обеспечения производства следственных и иных процессуальных действий: Дис. ... канд. юрид. наук. Люберцы, 2009). Виделось бы уместным в работе (при классифицировании) и отграничение от процессуальный решений суда.

Возможно недостатки классифицирования связаны с эклектичностью того объекта, которое автор предполагает делить — понятия «судебные действия следственного характера». Дело в том, что в соответствии с канонами формальной логики характеристика используется в тех случаях, когда не возможно определение понятия через род и видовые отличия. В связи с этим исследуемый объект описывается (характеризуется) (См.: Кондаков Н. И. Логический словарь-справочник. М., 1976. С. 660). Автором же соединяется потенциально определяемое понятие «судебные действия» с элементом, который является знаком неопределяемости (возникновением эклектического объекта), после чего предпринимается попытка классифицирования.

3. Так же неверным нам кажется посыл соискателя о том, что в настоящее время система судебных действий следственного характера носит открытый характер (С. 28). При этом Е. Б. Кузин присоединяется к точке зрения В. М. Бозрова и В. М. Кобякова, толковавших ст. 70 УПК РСФСР 1960 г. таким образом, что все действия, совершаемые [следователем] в предварительном следствии могут совершаться и [судом ] в ходе судебного следствия, усматривая в регулировании уголовно-процессуальных отношений нормами ст. 86 УПК РФ аналогичности (хотя и с оговорками).

Авторское суждение о том, что суд может воспользоваться практически любым следственным действием, в том числе и не входящим в перечень, указанных в главе 37 УПК РФ (С. 28) видится ошибочным по следующим причинам:

А) Позиция В. М. Бозрова и В. М. Кобякова не учитывала точку зрения П. С. Элькинд относительно нормативного правила ст. 70 УПК РСФСР 1960 г., согласно которой советский законодатель в уголовно-процессуальном законе не предусматривал единства процессуальных средств следователя и суда (См.: Элькинд П. С. Толкование и применение норм уголовно-процессуального права. М., 1967. С. 84). Данная точка зрения была общепризнанна и не подвергалась критике, в том числе В. М. Бозровым и В. М. Кобяковым. При этом позиция уважаемого проф. В. М. Бозрова объективно эволюционировала вслед за появлением в законодательстве принципа состязательности (ст. 123 Конституции РФ, ст. 15 УПК РФ), что обоснованно.

Если принять позицию соискателя о единстве процессуальных средств следователя и суда, касающихся активности в сборе доказательств, то станет неясным выделение в отечественном уголовном процессе регулирующих фрагментов как: производства, стадии, действия, процедуры, смысл которых состоит в том, что каждая последующая конструкция нацелена на проверку результатов субъектов уголовно-процессуальной деятельности в предыдущей. С этим связано и различие компетенций (статусов) различных участников уголовного процесса, наделение суда исключительной (отличающейся от всех иных) компетенцией.

Б) Отечественное законодательств (конституционное, уголовно-процессуальное) изменилось таким образом, что в нем появились нормативные принципы, отсутствовавшие в предыдущем (ст. 123 Конституции РФ, ст. 15 УПК РФ и др.). Эти нормативные положения не предусматривают единство процессуальных средств, что связано с различием процессуальных функций.

4. В связи с предыдущим замечанием логично видится не до конца обоснованным и суждение автора о том, что «в настоящее время система судебных действий следственного характера носит открытый характер» (С. 28, 32).

Как следует из контекста диссертации, такое суждение допущено de lege lata, и в связи с этим — весьма сомнительно. Если было бы так, то невозможно было бы определить объем понятия «судебные действия следственного характера». В то же время действующий уголовно-процессуальный закон дает четкий перечень процессуальных действий (статьи 275, 277, 278, 280, 282, 283, 284, 287, 288, 289, 290 УПК РФ), которые совокупно с нормативно определенной целью реализации этих действий (ч. 1 ст. 240 УПК РФ — непосредственное исследование) дают очевидный (закрытий в уголовно-процессуальном законе) объем понятия, который фактически использует и автор! При этом он, противореча себе, отмечает, что данным действиям посвящены отдельные статьи УПК РФ (С. 40).

Научные суждения de lege ferenda не означают, что в действующем законе перечень судебных действий, которые суд может использовать для исследования представленных сторонами доказательств, является открытым — не полностью определенным. В этой части для автора диссертации как раз и скрыта перспектива для развития системы судебных действий. Она сводится к тому, что появление новых методов создает возможность появления нового процессуального средства исследования судом доказательств сторон. Выявляя эти новые методы представители уголовно-процессуальной науки могут предлагать новые процессуальные средстве исследования доказательств в суде. Эти средства открыты только в науке. В уголовно-процессуальном законе они закрыты (урегулированы). Открытые средстве должны предполагать наличие неурегулированные нормами закона средств и процедур — произвол.

Мы обратили внимание на авторские утверждения, что в судебной практике известны случаи применения ряда следственных действий прямо не входящих в перечень судебных действий следственного характера (С. 30–31, 70–71, 78, 150). Полагаем, что это является традиционным проявлением правового нигилизма. Отсутствие уголовно-процессуальной формы совершаемого действия — путь формирования недопустимых доказательств. Для суда это — невозможно. Для подобных случаев у суда есть свой специальный инструмент — ч. 3 ст. 49 Конституции РФ, ч. 3 ст. 14 УПК РФ.

Полагаем, однако, что приведенные замечания являются субъективным взглядом официального оппонента, носят дискуссионный характер, могут являться предметом научного спора. Они не умаляют актуальности проведенного исследования, степени обоснованности научных положений, выводов и рекомендаций, сформулированных Е. Б. Кузиным в диссертации, их достоверности и новизны.

Представленная в диссертационный совет научно-квалификационная работа, безусловно, содержит решение сформулированных в ней задач, имеющих существенное значения для отечественной науки уголовного процесса, практики уголовного судопроизводства. Автором сделаны конкретные и многочисленные предложения изменений в уголовно-процессуальный закон.

Диссертация выполнена автором самостоятельно (опубликован ряд работ в соответствии с предъявляемыми требованиями), обладает внутренним единством, содержит новые научные результаты и положения, надлежаще обоснованные соискателем, свидетельствует о личном вкладе автора в науку уголовного процесса, отвечает критериям диссертации, предусмотренным в Положении о порядке присуждения ученых степеней (в ред. Постановления правительства РФ от 20 июня 2011 г. № 475).

Автореферат диссертации соответствуют содержанию диссертации.

Считаю, что Евгений Борисович Кузин по результатам публичной защиты заслуживает присвоения ученой степени кандидата юридических наук по специальности 12.00.09 — уголовный процесс; криминалистика; оперативно-розыскная деятельности.

 

Официальный оппонент,

преподаватель кафедры криминалистики УрГЮА,

кандидат юридических наук Л. А. Зашляпин

Подпись Л. А. Зашляпина удостоверяю.

Помощник проректора УрГЮА по научной работе И. А. Жилко 

 

---

http://zash.web.ur.ru/otz_kusin.htm