В. М. Корнуков, д.ю.н., профессор, заведующий кафедрой уголовного процесса ГОУ ВПО «Саратовская государственная академия права»

Преимущества и недостатки действующего порядка судебного исследования доказательств, представленных органами предварительного расследования

Действующая система российского уголовного процесса и соответствующий порядок судебного исследования доказательств обладают существенным преимуществом по сравнению с другими системами права, в частности, с англо-саксонским уголовным судопроизводством.  Это преимущество заключается в том, что суд заведомо, еще до начала судебного следствия  располагает конкретными сведениями об основной массе доказательств, подлежащих исследованию и даже имеет возможность ознакомиться с ними. Это значительно упрощает деятельность суда, процесс формирования его знания об обстоятельствах, составляющих предмет доказывания по делу,  и в определенной мере положительно сказывается  на сроках  рассмотрения дела, поскольку  по существу в таком случае в  суде  происходит  не исследование как таковое, а проверка доказательств на предмет их соответствия  той оценке, которая им была дана следователем. Оценка следователя выступает своеобразным ориентиром восприятия судом  исследуемых доказательств. Поэтому ее  подтверждение в судебном  заседании воспринимается судом как естественное явление. При появлении соответствующих сомнений, внесенных показаниями либо сведениями, полученными из других источников, судьи, вместо выяснения подлинности этих сведений, стремятся, как правило, устранить то, что породило или порождает указанные сомнения. Например, по одному уголовному делу после обнаруженных по инициативе защитника расхождений в виде и цвете пакета, в котором подсудимый якобы хранил наркотическое вещество, судья, объявив перерыв, вызвал эксперта, который при допросе заявил, что после производства экспертизы поместил наркотическое вещество в другой пакет, так как первоначальный был им испорчен. Не смотря на заявление защиты о том, что указанные показания эксперта при отсутствии соответствующей записи в его заключении, не могут служить подтверждением соответствия представленного государственным обвинителем вещественного доказательства тому, которое указано в протоколе личного обыска подсудимого, судья признал его допустимым и согласился с оценкой следователя. Между тем, объективные данные свидетельствовали, что наркотическое вещество в ходе производства по делу было, как минимум, подменено, а возможно и сфальсифицировано. По крайней мере однозначного вывода о его происхождении сделать было невозможно. Однако это обстоятельство никак не обеспокоило судью, поскольку все дальнейшее исследование доказательств укладывалось в рамки обвинительного заключения. Сработала схема, при которой решение суда по уголовному делу в принципе известно до начала судебного заседания. В основе этой схемы лежит то «преимущество» российского уголовного процесса, которое было обозначено в начале данной статьи. Оно обернулось и нередко оборачивается другой своей стороной, выступая своеобразной «ловушкой» для суда.

Не всякое преимущество организационно-практической значимости, касающееся деятельности суда, отвечает требованиям подлинного правосудия.

Порядок судебного исследования доказательств в нашем уголовном процессе, обусловлен особенностями российского уголовного судопроизводства, которое подразделяется на досудебное и собственно судебное производства. Причем как по времени, так и по объему и сложности  выполняемой работы второе слагаемое значительно уступает первому. Наука уголовного процесса всегда, если не с восторгом, то с  пониманием и определенным поощрением относилась к этому явлению. Ученые в монографиях, в учебниках, в лекционных пособиях подчеркивали и пропагандировали значимость предварительного расследования дела, утверждали, что оно обеспечивает установление объективной истины по уголовному делу способствует его правильному разрешению в суде. 

В то же время, говоря о соотношении предварительного расследования и судебного разбирательства, отмечали, что выводы, сделанные  органами предварительного расследования не имеют обязательного значения для суда, который самостоятельно повторно исследует все обстоятельства уголовного дела и собранные по нему доказательства.  При этом совершенно не замечалась парадоксальность, содержащаяся в подобного рода рассуждениях. Если в ходе предварительного расследования устанавливается объективная истина, то зачем  нужен суд и  новое исследование собранных по делу доказательств. На всякий случай? Или для проверки выводов следователя и дознавателя? Ведь правосудие тоже было нацелено на установление объективной истины, а двух истин объективного характера не бывает.

Ныне доктрина российского уголовного процесса в корне изменилась. Из него полностью выхолощена идея установления объективной истины, он стал более формализованным  (введен институт признания доказательств недопустимыми, предусмотрена возможность  разрешения дела путем использования различных форм  «сделки с правосудием» и т.д.). Тем не менее приведенные выше суждения и вопросы, возникающие по поводу соотношения предварительного расследования и судебного разбирательства  не утратили своей актуальности. Наоборот, они приобретают еще большую  остроту, поскольку новые положения  доктринально значимого характера практически  никак не сказались на порядке собирания и исследования доказательств по уголовному делу. Не смотря на закрепленный в Основном законе и в УПК РФ принцип состязательности и равенства сторон,  доказательственная база по делу  по прежнему формируется следователем и дознавателем, которые   теперь открыто предстают в роли субъектов обвинения. Она же, эта база доказательств, представляется в суде и выступает основой  формирования соответствующего решения,  принимаемого судом по уголовному делу.

Деятельность другой стороны, выполняющей функцию защиты, носит подчиненно-опосредующий характер. Защита в российском уголовном процессе всегда сопровождала и ныне сопровождает (опосредует) уголовно-процессуальную деятельность стороны обвинения и суда. Она не отвечает требованиям самостоятельно-значимого направления уголовно-процессуальной деятельности, хотя, с точки зрения теории уголовно-процессуальных функций, в науке характеризуется именно так.

Все предпринимаемые в последние годы законодателем меры практически не изменили существа и фактической значимости этой деятельности. Даже не смотря на терминологические ухищрения, материалы  собираемые и представляемые защитником, практикой не воспринимаются в качестве доказательств. И следователи и суд относятся к ним также как и раньше, принимают или отклоняют по своему усмотрению. Принимают, когда они не осложняют их деятельность, принципиально не меняют уже принятого либо предполагаемого решения по делу. Стремятся отклонить под  различным предлогом, а то и вообще без какого – либо разумного обоснования,  если они входят в противоречие с уже сложившемся мнением по уголовному делу.

Если отвлечься от некоторых  внешне привлекательных декларативных  атрибутов, то становится очевидным, что российский уголовный процесс как был так и остался следственно-розыскным процессом, причем не самого лучшего образца. Он тавтологичен, тенденциозен и затратен.

Зачем, спрашивается, два-три, а то и более раз опрашивать и допрашивать одного и того же человека об обстоятельствах совершения предполагаемого преступления в ходе досудебного производства, а потом повторять все это в суде? На первый взгляд ответ на этот вопрос довольно прозаичен - надо, так  велит  закон. Тоже самое касается производства экспертизы, исследования вещественных доказательств и т.д.

И  он (закон)  в этой части вроде бы мудр. Ну как можно решить вопрос о возбуждении уголовного дела без опроса лица, подавшего соответствующее заявление или явившегося с повинной? А потом при признании этого лица соответствующим участником процесса, его же надо допросить, а при появлении новых или несколько иных сведений о преступлении — передопросить, т.е допросить повторно или дополнительно. И так во всем. При изъятии вещества, похожего на наркотик, надо предварительно убедиться, что это наркотик, затем назначить и произвести экспертизу с целью определения его наименования, состава, объема и решения других вопросов. А при обнаружении трупа с  признаками насильственной смерти вопросов ещё больше.

В результате мы сталкиваемся с тем, что люди не только не хотят быть свидетелями, но и всеми способами стараются избежать вызова  и явки в правоохранительные органы и в суд, если они случайно оказались в этой роли.

Своеобразно, но тоже не лучше обстоит дело и с производством экспертиз. Этот процесс растягивается на месяцы, потому что экспертные учреждения завалены соответствующими материалами, проводя экспертизы по решениям органов  предварительного расследования и судов, зачастую не единожды по одним и тем же делам. К тому же экспертов нередко вызывают в суд для допроса, а виды и масштабы экспертной деятельности постоянно растут.

Принудительное доставление свидетелей, обеспечение их безопасности, расширение штатов экспертных учреждений чревато значительным удорожанием «продукта» уголовно-процессуальной деятельности. Бюджет и сегодня обеспечивает этот процесс минимальными средствами[1], а в будущем может просто не потянуть его.

Значит надо от чего-то отказываться. От чего? От необходимости обеспечения безопасности свидетелей и потерпевших  нельзя, в противном случае наш процесс превратится в ничто. Надо отказаться от сложной, но так  «дорогой» нам процедуры досудебного производства. Дорогая она нашему уголовно-процессуальному сознанию прежде всего потому, что традиционно его связывали с триединым принципом (требованием) – всесторонности, полноты, объективности исследования обстоятельств уголовного дела, который как считалось обеспечивает установление объективной истины по делу. Давно в УПК нет статьи 20, он напрочь отказался, как уже упоминалось,  от объективной истины как цели доказывания, но глубоко засевшее восприятие результатов расследования как единственно  верного знания осталось в сознании многих правоприменителей.  Это восприятие прежде всего как было так и осталось на вооружении государственных обвинителей, которые весьма редко  подвергают сомнению выводы следствия  и собранные им доказательства по делу несмотря на то, что отношения прокурора со  следствием по закону от 5.06.2007г. существенно изменились.

Практически не изменилось да и не могло измениться отношение судей к указанным материалам, потому что материалы следствия определяют предмет и пределы судебного разбирательства, а главное — именно на их основе осуществляется поиск решения по уголовному делу.  Представление доказательств защитой в суде в нашем процессе выглядит как попытка опровергнуть уже достаточно определенное знание о предмете познания.

Закрепленное в законе (ст.244 УПК) правило о равенстве прав на представление доказательств — блеф. Сторона обвинения в суде представляет развернутую, выверенную в ходе  следствия систему доказательств, полученную и созданную  в условиях тайны предварительного следствия, т.е. при отсутствии даже элементов гласности (подписка о неразглашении может быть отобрана, на практике такие случаи встречаются, даже  у защитника). Эта система доказательств имеет официальное значение и подлежит обязательному исследованию в суде. Отказать обвинителю в ходатайстве об исследовании любого  из этих доказательств суд не вправе. Что касается защиты, то она находится в совершенно ином положении. Ей  вначале надо убедить суд и обвинителя (поскольку суд принимает решения с учетом его мнения) в том, что представляемый предмет, документ и т.д. имеет отношение к делу, обладает необходимыми свойствами и подлежит приобщению к уголовному делу. А как  можно убедить суд  и тем более обвинителя в принятии доказательства, опровергающего или ставящего под сомнение предъявленное подсудимому обвинение, тем более если  они  психологически не расположены к этому. По уголовному делу П. защитник в целях опровержения первоначальных показаний осужденного за то же преступление Е. в отношении П. ходатайствовал об истребовании из уголовного дела по обвинению Е. и других заключение судебно-медицинского эксперта, которое подтверждало заявление Е. о том, что он оговорил П. вследствие применения к нему физического воздействия при задержании. Суд отказал в удовлетворении этого ходатайства, ссылаясь на то, что указанное заключение эксперта не имеет отношения к делу. Такое же решение судом было принято по ходатайству защитника о приобщении к материалам уголовного дела копии этого заключения, полученного им самостоятельно в бюро судебно-медицинских экспертиз. Проявленная судом последовательность в непринятии доказательств защиты объяснялась просто – они (эти доказательства) подрывали версию обвинения об участии П. в инкриминируемом ему преступлении.

Защита   борется не только  с открыто выраженной позицией обвинения, но и со скрытым нежеланием суда отступить от обвинительного заключения. Эта психологическая предрасположенность порождается тем, что всякое отступление от обвинительного заключения осложняет деятельность судей, затрудняет, усложняет процесс.   

Порочность существующего порядка судебного исследования доказательств заключается  прежде всего в том, что он, облегчая деятельность суда, порождает психологический настрой не искать истину,  а идти по уже обозначенному пути. Результат известен. Количество оправдательных приговоров по стране не превышает и не может превысить при нынешней ситуации 1 %, хотя это отнюдь не гарантирует законность, обоснованность и справедливость всех остальных. Вступив в законную силу, они просто признаются таковыми.

Что можно и нужно сделать по преданию должного соотношения досудебного и судебного производств и повышению качества правосудия по уголовным делам?

На наш взгляд, во-первых, надо отказаться от проведения предварительного расследования в нынешнем виде по делам небольшой, средней тяжести и ряду тяжких преступлений, по которым установление обстоятельств их совершения не представляет большой сложности. Всю досудебную деятельность в форме дознания по таким делам следует свести к минимуму, обеспечивающему выявление и, при необходимости, задержание подозреваемого. Во-вторых, следователя, производящего расследование по остальным уголовным делам, вывести из состава субъектов обвинения и возложить на него выполнение одной единственной функции – функции расследования. В-третьих, установить, что результаты деятельности следователя по уголовному делу оценивается прокурором, которой принимает решение о направлении уголовного дела в суд для предания обвиняемого суду, либо о его прекращении. При несогласии с решением прокурора следователь использует предоставленное ему право обращения в суд.

Предание суду должно всегда осуществляться в форме предварительного слушания. Судья, принявший такое решение, не вправе рассматривать уголовное дело по существу.

С учетом изложенного и Указа Президента РФ «Вопросы Следственного комитета Российской Федерации» от 27 сентября 2010 г. можно прогнозировать дальнейшее развитие ситуации по реформированию следствия и следственного аппарата. Вся подследственность уголовных дел следователям переходит во вновь созданный следственный комитет. Другие ведомства, где ныне существуют следственные подразделения, осуществляют дознание по соответствующим уголовным делам.