Бозров Владимир Маирович, заведующий кафедрой судебной деятельности Уральской государственной юридической академии, доктор юридических наук, профессор, федеральный судья Высшего квалификационного класса (в отставке), заслуженный юрист РФ, Лауреат премии «Фемида»

Проблема справедливости в правосудии по уголовным делам

Крестьянин украл мешок картошки, чтобы накормить семью и сел в тюрьму, а министр, похитивший десятки миллионов государственных денег осужден условно. Такие примеры антиправосудия к сожалению не единичны.[1] В этом при желании не трудно убедиться, если просмотреть приговоры в отношении 80 миллионов сограждан, осужденных с 1961 года.[2] Однако дело не в количественной характеристике проблемы, а в качественной ее стороне, то есть в том, насколько справедливы приговоры судов вообще, должны ли они быть таковыми и каковы критерии судейской справедливости. В данной связи возникает вполне естественный вопрос: кто, когда и по каким правилам создал эталон справедливости для судов, включая суды всего мирового сообщества? Ответ на этот вопрос особенно актуален на современном этапе максимальной глобализации правосудной деятельности. Справедливость, коль она провозглашена неотъемлемой составляющей уголовного правосудия,[3] должна в таком случае быть единым понятием на всех континентах для всего человечества вне зависимости от времени, национальности, вероисповедания и т. д. Она тогда должна быть реальной, объективной, доказуемой, конкретной, а не иллюзорно-абстрактной, чтобы и тунгус, и друг степей – калмык воспринимали эту справедливость одинаково, как солнце, луну, воду, воздух, цвета и запахи. Только при этом условии можно считать справедливость доминантой правосудия в любой точке мира. Между тем, несмотря на обилие международно-правовых актов по данному поводу,[4] достичь единого понимания справедливости оказалось архисложным, в связи с чем справедливое правосудие не только в России, но и во всем мире больше походит на перекресток с тусклым светофором, правильность движения по которому каждый определяет в силу уровня собственного цветоощущения. За примерами далеко ходить не надо. Так, в газете «Совершенно секретно» под заглавком «Самый гуманный суд в мире» опубликовано следующее. На севере Афганистана талибы публично забили камнями влюбленную пару – 28 летнего мужчину и 23-летнюю помолвленную женщину. Молодых людей публично казнили на базарной площади. Казнь произошла через неделю после того, как на северо-западе Афганистана талибы публично высекли, а затем расстреляли женщину, которая по заключению шариатского суда, забеременела в результате прелюбодеяния. Одобрив «справедливость по талибски» священнослужители Афганистана потребовали от властей вернуть законы шариата, а вместе с ними и смертную казнь. Приняв этот призыв как руководство к действию, талибы на контролируемых ими территориях стали вводить параллельную правовую систему, основанную на жестких нормах шариата.[5] Заметим, во время своего правления в Афганистане (1996-2001 гг.) талибы систематически проводили публичные казни на футбольных стадионах, обвиненных в прелюбодеянии забивали насмерть камнями, а ворам отсекали конечности.

 Можно возразить, мол, талибы и духовенство не представляют на данный момент государственную власть. Замечание верное. Однако бесспорно и то, что в основе подобных примеров «справедливости» лежит разнобой представлений о ней в афганском обществе, и в случае захвата талибами власти их критерии перерастут в официальную уголовную политику, а, следовательно, и судебную практику, как это случилось, к примеру в Ираке: Верховный Судья Ирака «справедливо» приговорен к смертной казни теми, которых он в свою очередь также «справедливо» отправлял в тюрьмы. Таких системообразующих примеров в мировой истории множество, что свидетельствует о субъективном, а не правовом характере категории справедливость, о ее производности от политики вообще и уголовной – в частности.

Например, для Нигерии и США, в отличие от большинства европейских стран, смертная казнь вполне укладывается  в их представления о справедливом воздаянии. И это объяснимо. Так, в Нигерии, несмотря на протесты мирового сообщества, в 1995 году повесили девять активистов Движения за права национальных меньшинств и экологистов, среди которых был известнейший писатель и общественный деятель, видный эколог, лауреат многих международных премий Кеннас Равив, выдвинутый на Нобелевскую премию мира в 1996 г.. При этом приговорённые оказались на виселице в мгновение ока, тогда как в тюрьмах Нигерии бандиты, грабители, убийцы, осуждённые на казнь, годами ждут исполнения приговора.

В США тоже казнят. Однако, как мне кажется, их скорее беспокоит не справедливость воздаяния, а её экономическая составляющая, поскольку смертная казнь там обходится дешевле чем пожизненное заключение. В то же время и в США  не во всех штатах существует эта мера наказания. Вероятно, здесь тоже вмешался разнобой в определении социальных ценностей о добре и зле.    

Итак, что же из себя представляет справедливость в уголовном правосудии? На данный вопрос каждый даст свой, как ему покажется, единственно правильный ответ. Причем, разброс мнений ученых по этой проблеме настолько разителен, что найти между ними точки соприкосновения представляет определенную сложность. Например, по глубокому убеждению одних «сегодня в России никакого правосудия и судебной справедливости нет».[6] Другие, наоборот, категорично заявляют, что Российское уголовное и уголовно-процессуальное законодательство как никогда прежде ориентировано на справедливость.[7]

Несмотря на полярность мнений, всё же объединяет их то, что все хотят от суда правды и справедливости, только не совсем понятно какой: справедливости судопроизводства или справедливости приговора. А может того и другого вместе? По этому поводу уместно сослаться на ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, которая рассматривает категорию справедливости, как требование, относящиеся и к динамике судебного разбирательства в целом, и к итоговому акту правосудия.

Не умоляя значимости комментируемого документа, я не смог воздержаться от замечания о том, что в данном случае мы имеем дело с декларативной нормой, в основе которой пребывают общепризнанные человеческие ценности, а не формула права. В обоснование этого тезиса полагаю уместным сослаться на раздел 2 статьи III Конституции Соединенных Штатов Америки, в которой право и справедливость представлены как две самостоятельные ценностные категории правосудия.

Если абстрагироваться от сказанного и занять позицию уважаемых коллег, отстаивающих правовую природу справедливости в правосудной деятельности, то в следствии такого реверанса непременно возникнет проблема доказуемости справедливости и средств ее достижения. Это во-первых. Во-вторых потребуется включить справедливость в число обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу. В-третьих, возникнет необходимость раскрытия справедливости в ст. 5 УПК РФ как правовой категории. В противном случае теряется смысл искомой судом категории права. Однако возможно ли решить эти вопросы в ситуации, когда у суда и сторон свое представление о справедливости, а закон не называет ее объективных критериев? Попытку разрешить проблему законодатель вроде бы сделал, обязав  в ч. 2 ст. 367 УПК РФ апелляционную инстанцию приводить в своем решении основания признания приговора суда первой инстанции справедливым. Между тем при толковании термина «основания» в аналогии с «основаниями к возбуждению уголовного дела», он означает совокупность объективных фактов. Отсюда, согласно элементарной логике, обосновываемая ими справедливость тоже должна быть категорией объективной, то есть доказуемой, а не субъективной – оценочной, что входит в противоречие с фактами объективной действительности. Не случайно в УПК РФ места справедливости среди принципов уголовного судопроизводства не нашлось. Нет такого принципа и в ГПК РФ.

Можно предположить, что в уголовном судопроизводстве категория справедливости по своей сущности более всего характеризуется материальным, а не процессуальным правом, а поэтому содержание ее закреплено в ст. 6 УК РФ. С таким доводом можно согласиться, но только отчасти, поскольку в названной норме речь идет лишь о наказании. Но  тогда как быть с правом на справедливое судебное разбирательство или справедливое применение той или иной меры процессуального принуждения, и в первую очередь – мер пресечения, хотя и не являющихся уголовным наказанием, однако правомерность применения которых в таком случае тоже должна быть обеспечена справедливым правосудием? Выходит справедливость обошла их вниманием? Или для современного российского правосудия установлен принцип двойных стандартов?

Усилия найти исчерпывающие ответы на эти и другие вопросы  обозначенной проблемы в пределах короткого выступления не более чем тщетны, в связи с чем вынужден ограничиться кратким анализом некоторых ее этиологических аспектов.

Проблема справедливости вообще, ее содержания, свойств и критериев составляет предмет дискуссии с времен Пифагора Самосского. Если верить библейской мифологии, то масло в огонь извечных споров подлил Иисус Христос, воздавший каждому участнику уборки винограда поровну.[8] Между тем поступок Христа посчитали справедливым тоже не все работники, поскольку одни трудились весь день, другие – полдня, а третьи – и того меньше. Продолжается эта дискуссия и нынешним поколением философов. При этом философские дуэли по данному поводу постепенно просочились в сферу права.

В повседневной жизни мы нередко пользуемся термином «справедливость», приводя его в качестве критерия при оценке тех или иных поступков должностных либо частных лиц, а также во многих других случаях. Если преступник привлечен к уголовной ответственности, принято говорить, что это справедливо, а при осуждении невиновного отмечаем несправедливость.

Справедливость воспринимается как понятие  о должном, она сопряжена с исторически меняющимися представлениями о неотъемлемых правах человека. В роли категории общественного сознания справедливость охватывает соотношение реальной значимости различных индивидов (социальных групп) и их социального положения, их прав и обязанностей, деяния и воздаяния, труда и вознаграждения, и т. д. В справедливость обычно включают идею равенства всех членов общества в их отношении к материальным благам и человека к человеку. Любое несоответствие в этих соотношениях в большинстве своем оценивается как несправедливость. «Люди прибегают к лексике справедливости, - говорил Э. Кан, - когда они сталкиваются с реальным или воображаемым примером несправедливости».[9]

В научном плане ученые отмечают неоднородность содержания справедливости. «У справедливости много аспектов: социальный, экономический и др. но все они, - пишет О.В. Мартышин, в развитом обществе приобретают политический характер, опосредуются политикой».[10] Что же касается самого понятия справедливости, то, по мнению О.И. Рабцевича, оно является абстрактным, нуждается в конкретных воплощениях и поэтому может иметь несколько значений. Во-первых, справедливость выступает в качестве некой идеальной ценности, понятия о том, как должно быть. Во-вторых, справедливость может отождествляться с истиной. В-третьих, рассматриваемое понятие может употребляться для обозначения совокупности идеальных (то есть желаемых) закономерностей общественного взаимодействия (как люди должны взаимодействовать друг с другом). В этом смысле может еще употребляться термин социальная справедливость.[11]

Абстрактный, субъективный характер содержания справедливости, его критериев и средств достижения отмечали мыслители разных периодов развития человеческого общества. В диалоге Платона «Федр» Сократ задается вопросом: «А если кто назовет справедливость и благо? Разве не толкует их всякий по-своему, и разве мы тут не расходимся друг с другом и сами с собой?»[12]

Для Аристотеля справедливость заключается во всеобщем благе. В то же время он не отрицает взаимосвязь равенства и справедливости: «По общему представлению справедливость есть такое некое равенство… равные должны иметь равное». [13] Однако справедливость, продолжает он, может быть и неравной: равенство для равных, а неравенство для неравных.[14]

Марк Тулий Цицерон ставил справедливость превыше всего: «Одна эта доблесть – властительница и царица всех доблестей», - восклицал он. [15]

В основе Кантовских суждений о справедливости лежит библейский завет: возлюби ближнего своего, как самого себя. Представления Прудона по этому поводу тоже основаны на христианском принципе о любви к ближнему.[16]

В современном понимании ряда философов справедливость – это критерий оценки всех политических и государственно-правовых явлений, хотя, разумеется, неединственный, ибо реальные социально-экономические обстоятельства диктуют свои требования и ограничивают применение принципов справедливости, выступают по отношению к ним как необходимость.[17] Известны и другие трактовки  справедливости, представляющие разновидность приведенных выше формулировок.[18] Но пожалуй только Цицерону удалось впервые перевести понятие справедливости с языка философских рассуждений на точный язык правовых формул.[19] Именно его взгляд на соотношение права и справедливости отражает реальную объективность. Великий римлянин утверждал, что достижение абсолютной справедливости вряд ли возможно, напрасны наши попытки пользоваться исключительной справедливостью, ибо «у нас нет подлинного и ясного представления… о настоящей справедливости, и мы пользуемся только тенью и очертаниями».[20]

В свете приведенных суждений уместно взглянуть на категорию справедливости с позиций усмотрения судьи. Согласно ст. 297 УПК РФ приговор только тогда обладает свойством справедливости, когда он постановлен в соответствии с процессуальным законодательством и основан на правильном применении уголовного закона, и, наоборот, в соответствии со ст. 383 УПК РФ несправедливым будет приговор, по которому было назначено наказание, не соответствующее тяжести преступления, личности осужденного, либо наказание, которое хотя и не выходит за пределы, предусмотренные соответствующей статьей Особенной части УК РФ, но по своему виду или размеру является несправедливым как вследствие чрезмерной мягкости, так и вследствие чрезмерной суровости. Таким образом, названные правовые нормы в качестве критерия справедливости ссылаются на саму же справедливость, вольно или невольно возводя ее, в отличие от взглядов Цицерона, на уровень абсолютной правовой категории, которая должна обязательно восторжествовать в процессе отправления правосудия и найти свое выражение в приговоре.

В юридической науке по данному поводу тоже нет единства мнений. Одни ученые считают, что справедливость характеризует приговор только с нравственной стороны.[21] При этом некоторые из них прямо заявляют, что справедливость приговора не может быть сведена к его законности и обоснованности. Она выступает как нравственная оценка их в глазах общества и должна быть отражением социальной справедливости. Однако законный и обоснованный приговор, полагают они, не всегда может быть справедливым. Например, если действующий примененный уголовный закон уже не соответствует социальным потребностям. Закон может не отражать изменившиеся нравственно-правовые воззрения общества. Приговор, отвечающий требованию справедливости, утверждают авторы данной точки зрения, должен это учитывать.[22]

Другие полагают, что справедливость как критерий правосудности приговора есть категория юридическая, которая «формируется на основе  оценки соответствия юридических норм и актов, их применения. Она совпадает с законностью. Быть законным – значит обладать качеством юридической справедливости. И наоборот, кто нарушил законность, не соблюдает правовые нормы, тот действует вопреки юридической справедливости».[23]

Наконец, по мнению третьих, справедливость в уголовном процессе играет роль принципа, требования которого распространяются на все процессуальные документы, в том числе на приговор суда.

Если обратиться, к истории вопроса, то право на справедливый суд имеет библейские корни. Например, требования к справедливой судебной процедуре встречаются в Ветхом Завете. В качестве условия правосудия рассматриваемое право и его составляющие встречаются в древнейших источниках права. Так, в кодексе короля Леогвильда (Либер Юдисиорум) 572 г.; в Японской Конституции Сетоку 604 г.; в ст. 3, 4, 59, 77, 78 Псковской Судной Грамоты; в Великой Хартии Вольностей 1215 г.; в английском «Ордонансе о судьях» 1346 г. и во многих других документах самых различных периодов истории. На современном этапе практически везде, где существуют писанные конституции, право на справедливый суд имеет конституционный характер.[24]

Применительно к России советского периода справедливость как обязательное свойство приговора была закреплена еще в УПК РСФСР 1922 г., согласно ст. 63 которой решение считалось справедливым только в том случае, если было обосновано фактическими обстоятельствами дела, не являлось голословным, а назначенное осужденному наказание признавалось соразмерным тяжести совершенного преступления и степени опасности личности виновного.

В УПК РСФСР 1923 г. в ст. 417 под справедливостью понималось соответствие содеянному назначенного судом наказания, не выходящего за пределы, установленные законом. Требование справедливости мы видим и в ст. 347 УПК РСФСР 1961 г. Однако заметим, что речь идет в них не о справедливом судопроизводстве, а о справедливом приговоре. Таким образом, даже из послереволюционного процессуального законодательства мы видим, что справедливость как требование общественной морали и нравственности, получив юридическую аккредитацию во всех УПК РСФСР, а затем и в ныне действующем уголовно-процессуальном законодательстве (например, ст. ст. 297, 367 и 383 УПК РФ), трансформировалась в уголовное судопроизводство в качестве синтеза нравственной и юридической категорий. По этому поводу А.Ф. Кони говорил: «судья, решая дело, никогда не имеет ни права, ни нравственного основания говорить: ….. я так хочу. Он должен говорить…- я не могу иначе, - не могу потому, что и логика вещей, и внутреннее чувство, и житейская правда, и смысл закона – твердо и неуклонно подсказывают мне мое решение, и против всякого другого заговорит моя совесть как судья и человека».[25]

Чтобы реализовать в приговоре и «логику вещей, и внутреннее чувство, и житейскую мудрость, и смысл закона и совесть» судья наделен правом на усмотрение. Так, согласно ч. 3 ст. 60 УК РФ при назначении виновному наказания суд с точки зрения нравственности и морали обязан в границах судейского усмотрения оценить общественную опасность преступного деяния и личность виновного, определить влияние назначенного наказания на исправление осужденного, а также на условия жизни его семьи, и с учетом перечисленных выше обстоятельств избрать вид и меру наказания. Если при этом результат усмотрения судьи устроило стороны и совпало с усмотрением вышестоящих судебных инстанций, то оно считается справедливым. Усмотрение как и справедливость в правоприменении всегда связано с субъективным фактором.[26] При этом любая из альтернатив, расположенных в границах судейского усмотрения, законна.[27] «Для меня усмотрение, пишет А. Барак, - это полномочие, данное лицу, которое обладает властью выбирать между двумя и более альтернативами, когда каждая из альтернатив законна».[28] На этот счет в литературе можно встретить дефиниции на любой вкус, однако наиболее точным, представляется определение профессора К.И. Комиссарова. Формулируя понятие судебного усмотрения, он пишет, что усмотрение – это предоставленное суду правомочие принимать, сообразуясь с конкретными условиями, такое решение по вопросам права, возможность которого вытекает из общих и лишь относительно определенных указаний закона.[29]

В приведенной формулировке вполне узнаваемы характерные судейскому усмотрению черты, позволяющие отнести его в отличие от справедливости, к правовым явлениям. Во-первых, оно представляет собой ни что иное, как следствие реализации воли судьи; во-вторых, источником судейской воли является данная ему законом власть принимать решения по правовым вопросам; в-третьих, полномочия судьи ограничены четко определенными законом границами, в пределах которых судья обязан (а не вправе) выбрать одно единственно верное по отношению к конкретному делу решение.

При таком понимании судейского усмотрения остается мало места произволу, но достаточно – субъективному восприятию объективных фактов, обуславливающих справедливость. Напомню, что наказание, как конечный результат подтвержденного обвинительного тезиса, зависит от уровня истинности установленного объема обвинения. При этом выявить доподлинно (в абсолюте) все обстоятельства содеянного, уголовно-процессуальными средствами вряд ли представляется возможным. Не случайно в новом УПК суд освобожден от такой обязанности. То есть истина, позволяющая суду принять справедливое решение, конвенциальная, зависящая от установленных законом пределов свободы усмотрения судьи. Следовательно, и справедливость, которая должна знаменовать правосудие, не может быть иной.

Одним словом, проблема справедливости в уголовном судопроизводстве остается в ряду актуальных, требующих дальнейшего научного осмысления. А пока, как и во все времена, рассматривая уголовное дело и постановляя приговор, судье с оглядкой на закон приходится руководствоваться собственными представлениями о справедливости.