Зинченко Игорь Анатольевич, кандидат юридических наук, доцент (г. Калининград).

 

Комплекс проблем, сопряженных с постановкой наводящих вопросов в допросах, может быть достаточно обширен. Речь идет далеко не только об определении признаков наводящих вопросов, но и о критериях их разграничения с вопросами направляющими как необходимом инструменте в арсенале допрашивающего субъекта; о сознательном и бессознательном воздействии на допрашиваемого; о неоднозначных подходах к постановке вопросов в различных видах судебного допроса. Нас в данной тематике привлекают исключительно прикладные аспекты законотворчества и, прежде всего, направления развития законодательства государств ближнего зарубежья, в еще недалеком прошлом имевшего с российским законодательством единую основу. Попытаемся с его помощью разобраться: необходимо ли закреплять в Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации (далее – УПК РФ, Кодекс) специальные запреты на постановку наводящих вопросов при производстве допроса и очной ставки? Могут ли в закон включаться дозволения на их применение? Должны ли подходы к решению рассматриваемых проблем быть равнозначными применительно к стадиям предварительного расследования и судебного разбирательства? Существует ли специфика использования наводящих вопросов в состязательных процедурах перекрестного допроса? И, наконец, какова должна быть оптимальная форма обсуждаемых норм?

Значительная часть этих проблем основательно изучена в научных источниках [1 и др.]. В последние годы предпринимались и другие исследования, хотя ссылаться на большинство из них нам представляется излишним: заметного следа в уголовно-процессуальной теории они не оставили. Зарубежная же литература и законодательство государств дальнего зарубежья нам, как и большинству других авторов, увы, малодоступны.

В УПК государств, являвшихся республиками бывшего Союза ССР, нормы, устанавливающие запрет на постановку наводящих вопросов, также как и в УПК РФ, как правило, размещены в двух группах структурных единиц. Одни из них сосредоточены в статьях, регламентирующих общие правила проведения допроса или его видов, а также ряда других следственных действий в досудебном производстве, другие – в статьях, устанавливающих процедуры допроса в суде.

Зарубежным кодексам, естественно, свойственна и определенная специфика правового регулирования. Так, в УПК Республики Узбекистан включена специальная ст. 102, именуемая «Недопустимость постановки наводящих вопросов». Помимо означенного запрета в ней содержится следующее разъяснение: «Наводящими признаются вопросы, заключающие в себе прямое или косвенное указание на ожидаемый ответ». (На присущей большинству дефиниционных норм спорности предложенной формулировки мы здесь не останавливаемся, достаточно того, что она выполняет свою служебную функцию). Данная статья размещена в Общей части анализируемого Кодекса и, естественно, ее требования распространяются на допросы, проводимые на всех стадиях уголовного производства. Надо полагать, – она, также как и ряд других законоположений, заимствована создателями уголовно-процессуального законодательства Узбекистана из Теоретической модели УПК РСФСР, подготовленной еще в 1990 г. сотрудниками Института государства и права АН СССР [2, с. 128].   

Согласно ч. 2 ст. 104 УПК Республики Молдова подозреваемому или обвиняемому после разъяснения сущности подозрения или обвинения и выяснения согласия на дачу показаний, прежде всего, предлагается изложить их в письменной форме. Возможность постановки протоколируемых вопросов в данной ситуации ограничена, а то и вовсе не существует. Единственная норма, запрещающая использование наводящих вопросов, помещена в ч. 5 ст. 367 УПК Республики Молдова, правила которой распространяются лишь на производство в суде первой инстанции.

УПК Грузии не содержит запрет на постановку в допросах наводящих вопросов в досудебном производстве, однако здесь надо оговориться. Специфика грузинского законодательства состоит в том, что доказательствами в нем признаются лишь сведения, представленные суду, а также исследованные и оцененные судом. В этой связи оно предусматривает проведение в процессе предварительного расследования не допросов, а опросов (ст. 113 УПК Грузии). Допросы же в этой стадии могут проводиться судьей магистратом (в более привычной для нас терминологии – «следственным судьей») только в исключительных случаях – при невозможности явки свидетеля в суд и др. – в ходе так называемого депонирования показаний – ст. 114 УПК Грузии [3, с. 44-77].

В УПК Азербайджанской и Латвийской республик вовсе отсутствуют нормы, содержащие запрет на использование в допросах наводящих вопросов. Не было их и в УПК Республики Армения 1998 г., утратившего силу 1 июля 2022 г.   

К действующему законодательству государств, расположенных на территории бывшего Союза ССР, вероятно, могут быть предъявлены и различного рода претензии.  Так, из буквального толкования ч.1 ст. 326, ч. 1 ст. 327 и ч. 4 ст. 328 УПК Кыргызской Республики следует, что в ходе допроса обвиняемого, потерпевшего и свидетеля на этапе судебного следствия на председательствующем судье лежит обязанность устранять вопросы, не имеющие отношения к делу. Наводящие же вопросы он по не вполне понятным причинам должен устранять лишь при допросе обвиняемого. Заметим, что аналогичными недочетами грешат и УПК РФ (ст. 275, 277), и кодексы других государств (например, ст. 327, 330 УПК Республики Беларусь), хотя подобного рода «шероховатости», должно быть, малозаметны не только в научном анализе, но и в реальном правоприменении.

О запретах на постановку в допросах рассматриваемых нами вопросов, установленных УПК РФ и абсолютным большинством кодексов других государств, выскажемся вполне определенно: в принципе, даже будучи представлены не во всем совпадающих редакциях, возражений они не вызывают. Иную форму их легального выражения представить себе сложно, рекомендациями же криминалистического характера здесь не обойтись.

Помимо непосредственно самих запретов правовому регулированию могут и должны подвергаться также и процессуальные формы реагирования участников судебного разбирательства на их нарушения. Так, в реальном судебном следствии могут возникнуть разногласия между судом и сторонами по поводу оценки доброкачественности конкретного вопроса, заданного допрашиваемому лицу. Полагаем, снятие спорного вопроса целесообразно формулировать в форме полномочия, но не обязанности председательствующего судьи. Наиболее удачной нам представляется редакция нормы, включенной в ч. 2 ст. 244 УПК Грузии, согласно которой сторона вправе заявить ходатайство не только об отклонении наводящего вопроса, но и о признании недопустимым доказательством данного на него ответа. (В отечественных научных источниках аналогичная норма включена в ч. 4 ст. 13.1 Доктринальной модели доказательственного права, подготовленной коллективом авторов под руководством проф. А.С. Александрова [4, с. 109]). Представленное правило учитывает весьма прозаическую ситуацию, в которой ответ на наводящий вопрос стороны прозвучит в суде до того, как противная сторона пожелает принять решение о заявлении суду ходатайства о снятии или переформулировке вопроса. Полномочия суда на совершение действий по своей инициативе в этих обстоятельствах ничуть не ущемляются.  

Что касается дозволений на постановку наводящих вопросов, то они требуют более пристального внимания. В уголовно-процессуальном законодательстве соседних государств соответствующие правила выражены двумя группами норм. Первая из них предоставляет суду и сторонам право задавать допрашиваемым лицам наводящие вопросы в ходе состязательных процедур перекрестного допроса (в прямом допросе они запрещены). Подобного рода дозволения включены в ч. 5 ст. 326 нового УПК Республики Армения 2021 г. (полный перевод этого Кодекса на русский язык к моменту написания этих строк еще не был завершен). Они представлены также в ч. 2 ст. 245 УПК Грузии, в ч. 7 ст. 352 УПК Украины и в ч. 3 ст. 288 УПК Эстонской Республики (далее – УПК ЭР). Обоснование здесь понятно – выясняемые у допрашиваемого лица обстоятельства уже прозвучали в суде в ходе его прямого допроса. Мы разделяем позицию, согласно которой наводящие вопросы в перекрестном допросе вполне естественны: за факты в суде юристам надлежит бороться [1, с. 128]. В то же время, как справедливо закреплено в ч. 3 ст. 288 УПК ЭР, «в ходе допроса противной стороной не допускаются наводящие вопросы о новых обстоятельствах».

Вторая группа правил, предоставляющая суду и участникам судебного разбирательства право на постановку в допросах наводящих вопросов, носит ситуативный характер. Единственный нормативный источник, в котором они получили специальную регламентацию,  – ст. 288.1 УПК ЭР. В юридической литературе внимание на сосредоточенные в этой статье нормы было обращено в работе Ю.А. Грибы. Автор, в частности, указала на «исчерпывающий перечень случаев», предусмотренных ч. 2 ст. 288.1 УПК ЭР, позволяющих отступить от запрета на постановку перед допрашиваемыми лицами подобных вопросов. Это: 1) согласие сторон; 2) отсутствие спора об обстоятельстве, затрагиваемом вопросом; 3) вопрос необходим для введения в предмет допроса; 4) ввиду возраста или состояния здоровья допрашиваемого лица и 5) заявление допрашиваемого о том, что он плохо помнит исследуемые обстоятельства [5, с. 57].

На наш взгляд, доктринальные подходы Ю.А. Грибы страдают излишним упрощенчеством. Во-первых, ею не высказано отношение к столь неординарной специфике эстонского законодателя, т. е. не дана ее оценка, небезынтересная для теории и практики российского уголовного процесса.

Во-вторых, автор не приняла во внимание, что при принятии и вступлении в силу ныне действующего УПК ЭР 2003 г. нормы о специфике оперирования субъектами доказывания наводящими вопросами (а именно о дозволениях) отсутствовали. Кодекс был дополнен ими лишь в 2011 г., т.е. спустя восемь лет после его принятия, а отдельные правила (например, дополнение ст. 288 УПК ЭР пунктом 5.1, устанавливающим порядок постановки наводящих вопросов) и в более поздний период. Это позволяет высказать предположение: данные дополнения были навеяны не только англосаксонским законодательством и его правоприменением (именно это вполне справедливо допускается, исходя из контекста статьи), но и практикой реализации соответствующих норм, выявившей осязаемую проблему в производстве допросов. (От субъективных детерминант корректировки законодательства мы пытаемся абстрагироваться).

В-третьих, Ю.А. Гриба допустила ошибку: перечень приведенных ею «случаев» не исчерпывающий. В процитированной работе остались незамеченными весьма специфические правила, закрепленные в частях 1 и 3 ст. 288.1 УПК ЭР. Первая из них допускает постановку наводящих вопросов в ситуациях, когда свидетель или иной участник настроен явно враждебно по отношению к допрашивающему лицу либо уклоняется от дачи показаний. Вторая, – когда «сторона не ходатайствовала перед судом об отклонении вопроса до начала ответа него».

В-четвертых, в научный оборот автору целесообразно было включить ряд иных нормативных предписаний, которыми УПК ЭР был дополнен также в 2011 г. Таковые содержатся, например, в ст. 69.1 «Депонирование показаний», ч. 4 и 5.1 ст. 288 «Перекрестный допрос».

В-пятых, и это главное, Ю.А. Гриба не обратила внимание на новую редакцию ч. 4 ст. 68 УПК ЭР «Допрос свидетеля». Она содержит отсылочную норму, предписывающую распространять правила о дозволениях на постановку наводящих вопросов в суде, указанные в п. 2-5 ст. 288.1 УПК ЭР, на допросы, осуществляемые должностными лицами "следственного органа" в досудебном производстве.

Надо заметить, что для эстонского законодателя в целом характерно включение в УПК правил, которые уместнее использовать в руководящих разъяснениях высшей судебной инстанции, в комментариях к Кодексу, в иных учебных и методических источниках. (В качестве примера можно привести нормы, перечисляющие случаи допустимости в доказывании показаний, полученных «с чужих слов», – ч. 2.1 ст. 66 УПК ЭР). Но в анализируемых нами ситуациях подобные комментарии и разъяснения противоречили бы нормативному запрету на постановку в допросах наводящих вопросов, поэтому их легализация, казалось бы, имеет смысл. Проблема заключается лишь в границах нормативного вмешательства и уровне законодательной технологии. (При этом понятно, – определенные издержки могут быть обусловлены качеством переводов с эстонского языка на русский, хотя мы и пытались быть максимально осмотрительными в этой части работы).

Если же внимательно присмотреться к ситуациям, описанным в гипотезах норм, составляющих ст. 288.1 УПК ЭР, то картина вырисовывается далеко небезупречная. Зададимся, во-первых, вопросом: целесообразно ли закреплять в законе правило, которое предусматривает постановку наводящих вопросов в конфликтной ситуации, описанной в ч. 1 ст. 288.1 УПК ЭР – враждебность допрашиваемого или его отказ от дачи показаний. Стоит ли в данном случае усугублять и без того напряженные отношения наводящими вопросами сторон, а тем более суда вместо того, чтобы использовать иные правовые и тактические средства?

Во-вторых, существует ли принципиальная разница между ситуациями, в которых суд может разрешить постановку наводящих вопросов, предусмотренных пунктами 1 и 2 ч. 2 ст. 288.1 УПК ЭР – согласие сторон и отсутствием спора между сторонами? Не укладываются ли эти ситуации в общую логику судебного следствия?  

В-третьих, аналогичные сомнения возникают и по отношению к позициям, зафиксированным в пунктах 3 и 4 ч. 2 ст. 288.1 УПК ЭР – состояние здоровья и пробелы в памяти допрашиваемого. Не правильнее ли в указанных случаях использовать вопросы направляющие или уточняющие?

Не до конца продуманной представляется также и ситуация, описанная гипотезой нормы, закрепленной в ч. 3 ст. 288.1 УПК ЭР. Правило предусматривает лишение стороны права на последующее опротестование показаний, прозвучавших в ответе на порочный вопрос процессуального противника, если она своевременно не ходатайствовала о снятии вопроса и тем самым, якобы, согласилась с ним. Думается, подобный вариант нормативного установления ущемляет статус и самого суда, и участников судебного разбирательства.

 

И еще. Наше внимание по понятным причинам сконцентрировано на ситуациях, возникающих в судах первой инстанции. В досудебном производстве, увы, существует множество средств, включая постановку разнохарактерных и мало кем контролируемых вопросов в допросах, нацеленных («наведенных») на достижение вполне определенного результата.

1. Мы не находим целесообразным прямое заимствование каких-либо норм зарубежного законодательства, закрепляющих рассмотренные процедуры постановки вопросов в допросах. Кодекс – комплексный нормативный акт, и любые новеллы должны учитывать все иные элементы, его составляющие. 

2. Дополнять понятийную ст. 5 УПК РФ разъяснением термина «наводящий вопрос» нет необходимости. Понятия (смыслы) надо развивать, совершенствовать, но не консервировать в нормативных актах не во всех отношениях совершенными дефинициями обозначающих их терминов.

3. Запретительные нормы о наводящих вопросах в досудебных допросах и прямых судебных допросах логичны. Вполне естественны и дозволения на постановку наводящих вопросов в перекрестных допросах. Наряду с ними в УПК могут быть закреплены правила, определяющие реакцию суда на недоброкачественный вопрос и прозвучавший на него ответ.

4. Ситуативные дозволения на постановку наводящих вопросов регламентировать в УПК РФ нет резона. Полномочия суда по диагностике порочности, а также по устранению или переформулировке ситуационных наводящих вопросов в допросах, а также потенциальных ответов на них (суть – показания) должны носить дискреционный характер.

 

 

1. Александров А.С., Гришин С.П. Перекрестный допрос: учеб.-практическое пособие. М.: ТК Велби, «Проспект», 2005. 296 с.

2. Уголовно-процессуальное законодательство Союза СССР и РСФСР. Теоретическая модель / под ред. и с предисл. В.М. Савицкого. М.: Институт государства и права АН СССР, 1990. 317 с.

3. Зинченко И.А., Попов А.А. Структура уголовно-процессуального института депонирования показаний, цель и основания его применения (компаративистский взгляд) // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2015. № 1 (18). С. 301-308.

4. Доктринальная модель уголовно-процессуального доказательственного права Российской Федерации и комментарии к ней / под ред. А.С. Александрова. М.: Юрлитинформ, 2015. 304 с.

5. Гриба Ю.А.. Правовое регулирование постановки наводящих вопросов в уголовном процессе: сравнительный аспект // Вестник науки и образования. 2019. № 14. Ч. 1 (68). С. 55-58.