Предметом анализа в данной работе выступают неоднозначные позиции российской уголовно-процессуальной доктрины относительно сути и правовых последствий института приостановления производства по уголовному делу, коллизии судебно-следственной практики, вызванные двойственностью или неопределенностью основных правовых предписаний, касающихся условий и порядка принятия и реализации такого решения.

Авторами исследованы основные коллизии, связанные с правильным установлением и исчислением сроков применения мер процессуального принуждения по приостановленному уголовному делу, запретом производства иных процессуальных действий в указанной ситуации, с новыми основаниями для временного приостановления производства по делу. В заключение высказаны актуальные предложения и рекомендации в этих вопросах.

 

Ключевые слова: временный, вынужденный перерыв в производстве по делу, основания приостановления производства, сроки действия мер процессуального принуждения, временное помещение обвиняемого в медицинский стационар для оказания неотложной психиатрической помощи как основание для приостановления производства по делу

 

В соответствии с назначением уголовного судопроизводства России (ст. 6 УПК РФ[1]) и принципом разумности его сроков (ст. 6¹ УПК РФ) полное, всестороннее и объективное производство по уголовному делу должно быть реализовано в максимально сжатые и разумные сроки, без неоправданных остановок и задержек. Именно этот порядок, как акцентируется уголовно-процессуальной доктриной и судебно-следственной практикой, наиболее полно и точно обеспечивает и реализацию принципа неотвратимости уголовной ответственности, и разумный баланс в системе гарантий личности и правосудия, установленных законодателем. Однако при реальном расследовании и судебном рассмотрении дел нередко возникают ситуации объективного свойства, препятствующие оптимальному производству по делу, например, например – отсутствие у следственных органов или суда реальной возможности к дальнейшей познавательной деятельности, ибо сначала следует устранить препятствия к производству по делу и лишь затем возобновить движение процесса к очередному этапу или достижению его итоговой цели. Именно для этих правовых ситуаций в российском уголовно-процессуальном законе предусмотрен институт временного приостановления производства по делу, урегулированный нормами ст. 208—211, 238, части 3 ст. 253 УПК РФ).

Основные положения этого института (регулирующие основания, условия, субъектов и порядок приостановления производства по делу), как представляется, достаточно изучены доктриной российского уголовно-процессуального права и широко апробированы судебно-следственной практикой. Указанное избавляет от неоправданных повторов в целом ряде моментов и позволяет остановиться на анализе действительно сложных и коллизионных проблем этого института, которые не получили ни должного освещения в российской уголовно-процессуальной доктрине, ни актуального внимания законодателя.

Прежде всего, с позиций ясного понимания сути исследуемого института вызывают сомнения точность и операциональность как самого понятия приостановления производства по делу, так и основных элементов, формирующих его нормативное содержание. Большинство процессуалистов трактуют институт приостановления производства по уголовному делу как временный вынужденный перерыв в производстве расследования или судебного рассмотрения дела, перерыв в реализации следственных или судебных действий из-за невозможности их производства по установленным законом обстоятельствам (основаниям)[2].

Как результат, одним из ключевых условий применения этого института выступает категорический запрет закона на осуществление по приостановленному производству следственных или судебных (познавательных) действий. Единство законодательной воли в этом вопросе однозначно являет себя как в нормах части 5 ст. 208 УПК РФ, обязывающих следователя реализовать все следственные действия, производство которых возможно в отсутствие обвиняемого, так и в нормах части 3 ст. 209 или пункта 2 ч. 1 ст. 211 УПК РФ, императивно обязывающих следователя возобновить производство по делу при необходимости осуществления указанных действий.

Категорическая (пресекательная) суть указанного запрета настолько буквально и безоговорочно воспринята процессуальной доктриной и практикой, что по факту волю закона стали толковать и исполнять явно «с запасом». Поясним на примерах, обратившись, в первую очередь, к тем «стандартам», которые закладываются в правосознание юридического  сообщества наиболее методологически выверенными изданиями учебного и учебно-методического характера; во-вторых, к «стандартам», которые объективирует непосредственно практика – критерий истины.

Первый контекст видится весьма интересным, поскольку, к примеру, С.Б. Россинский, характеризуя условия приостановления производства по делу, прямо пишет о том, что по приостановленному уголовному делу не допускается ни производство следственных или иных процессуальных действий, ни вынесение постановлений, направленных на решение задач предварительного расследования[3].

В ряде других изданий этот же автор существенно «дополняет» понятие и суть исследуемого института указанием на то, что приостановление производства по уголовному делу влечет временное прекращение досудебных уголовно-процессуальных отношений[4].

На временном прекращении указанных отношений и категорическом запрете производства не только следственных, но и иных процессуальных действий по приостановленному уголовному делу настаивает и В.О. Белоносов[5].

Более сдержанны в этих моментах авторы «Курса уголовного процесса» под редакцией Л.В. Головко. Не поддерживая идею о полном прекращении уголовно-процессуальных отношений в рамках приостановленного производства, они вместе с тем твердо уверены, что «принципиально важным последствием любого приостановления производства по уголовному делу является абсолютный запрет на осуществление следственных и иных процессуальных действий»[6]. Нормативная основа этой уверенности – так предписания части 3 ст. 209 УПК РФ, к которой и апеллируют авторы. Между тем напомним, что, по букве последней, законодатель обращается исключительно к категории следственных, но никак не иных процессуальных, действий.

Во многом аналогичной позиции придерживается А.В. Гриненко, утверждая, что в рамках приостановленного уголовного дела не проводятся процессуальные действия и не текут процессуальные сроки[7]. Касается ли это исключительно сроков предварительного следствия и дознания (ст. 162, 233 УПК РФ) или же всех процессуальных сроков, в том числе связанных с применением мер процессуального принуждения, автор не уточняет.

Не столь категоричны А.В. Смирнов и К.Б. Калиновский. С одной стороны, они пишут, что приостановление производства по делу — это временный перерыв в производстве процессуальных действий; а с другой, буквально в следующем предложении аккуратно оговариваются, что процессуальная деятельность продолжается, но в особых процессуальных формах[8]. В связи с этим в рамках приостановленного производства следователь или дознаватель вправе истребовать и принимать представленные предметы и документы[9].

В более позднем издании эти же авторы, по идее, «смягчают» свои подходы, указывая, что временный перерыв касается производства лишь принудительных процессуальных действий (правда, без раскрытия их возможного перечня)[10]; однако в дальнейшем возвращаются к исходным позициям и говорят о запрете процессуальной деятельности в целом[11]. Еще буквально через абзац они же уверенно утверждают, что «содержание уголовно-процессуального производства по приостановленному делу составляет собирание доказательств путем истребования и принятия представленных предметов и документов (ст. 86 УПК РФ)[12]; допустимо также получение объяснений, направление запросов, получение справок и заключений специалиста, дача поручений органу дознания. Таким образом, авторы рассуждают как об уголовно-процессуальном характере деятельности следственных органов по приостановленному производству, так и о телеологической связи указанной деятельности с процессом доказывания[13].

Осторожен в своих взглядах и А.С. Шагинян[14], указывающий на то, что в рамках приостановленного производства по делу допускается производство иных процессуальных действий, но только тех, которые направлены на устранение причин, вызвавших принятие такого решения. 

Указанные выше «стандарты» широко восприняты и непосредственно следственной практикой, в которой доминируют установки о том, что даже поручение следователя об установлении или розыске обвиняемого, скрывшегося от предварительного расследования (пункты 1 и 2 ч. 1 ст. 208 УПК РФ соответственно), может быть исполнено органом дознания лишь при наличии соответствующего дела оперативного учета. Незыблемость этих установок обеспечивается актами прокурорского реагирования. Между тем ни в одной норме закона нет не только запрета, но даже намека на то, что в рамках приостановленного производства по делу нельзя осуществлять необходимые процессуальные действия. Напротив, нормы частей 1-2 ст. 209, частей 1-2 ст. 210 УПК РФ однозначно обязывают следователя к активной деятельности по устранению обстоятельств, вызвавших приостановление производства по делу. Кроме того, по букве закона заинтересованные лица не лишены процессуального права обжаловать постановление следственных органов о приостановлении производства по делу руководителю следственного органа, прокурору, в судебном порядке (ст. 125 УПК РФ). Рассмотрение и разрешение указанных жалоб, принятие решения о незаконности и отмене указанного постановления, по логике ряда исследователей, видимо, реализуются в каком-то ином, непроцессуальном порядке. Согласно нормам части 3 ст. 210 УПК РФ, в случае обнаружения (разыскиваемого) обвиняемого он может быть задержан в порядке, установленном главой 12 УПК РФ. А в новой редакции ст. 435 УПК РФ обвиняемый может быть временно (на срок 6 и более месяцев) помещен в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях. При этом сроки продления указанных «временных» психиатрических мер всецело поставлены под контроль суда[15], который, вероятно, также реализуется не в процессуальной форме. Продолжает действовать и арест на имущество, счета обвиняемого (ст. 115, 115¹ УПК РФ). Его длящиеся процессуальные сроки также устанавливаются и контролируются судом (ст. 165, чч. 6-7 ст. 208 УПК РФ). Следует, похоже, полагать, что и эти существенные меры процессуального принуждения контролируются и реализуются за рамками процесса, процессуальной формы уголовно-процессуальных отношений?

Ответы на эти вопросы, представляется, очевидны. Мы отстаивали и отстаиваем позицию, что приостановление производства по делу никак не препятствует осуществлению системы востребованных процессуальных действий, в том числе связанных с проведением инвентаризации, ревизии финансово-хозяйственной деятельности, документальной проверки[16]. Столь же легальна и допустима система процессуальных решений, направленных на устранение препятствий к производству по делу, обеспечению прав и законных интересов лиц, участвующих в процессе. И воля закона в этих моментах должна соответствовать актуальным потребностям практики. Поэтому необходимо внести в уголовно-процессуальный закон дополнения, нивелирующие любые запреты в производстве иных процессуальных действий по приостановленному производству, а также изменить доктринальные подходы к сути и содержанию института приостановления производства по делу.

Нормативное регулирование этого института обозначило еще одну сторону установленных законом запретов. Речь – о системе «длящихся» следственных действий, по самой своей природе направленных на установление лиц, причастных к совершению преступления, розыску лиц, скрывшихся от следствия и суда. Именно в рамках ареста и контроля почтово-телеграфных и иных отправлений обвиняемого (ст. 185 УПК РФ), контроля телефонных и иных переговоров (ст. 186 УПК РФ), контроля и получения сведений о соединениях абонента и геолокации абонентских устройств (ст. 186¹ УПК РФ) можно максимально оперативно и эффективно получить сведения о лице, причастном к совершению преступления; обвиняемом, скрывшемся от следствия; обвиняемом известном, но уклоняющемся от участия в уголовном процессе (пункты 1, 2, 3 ч. 1 ст. 208 УПК РФ соответственно). В итоге, с учетом социально-нормативного назначения уголовного процесса и задач предварительного расследования, максимально востребовано и актуально именно (законное и обоснованное) осуществление этих эффективных познавательных действий, а не их надуманный запрет или перенос их сути и содержания в область (сложно верифицируемых) оперативно-разыскных мероприятий. Категорический запрет на совершение указанных следственных действий по приостановленному производством уголовному делу должен быть пересмотрен для целей процесса, что должно найти свое отражение и в сбалансированных нормах закона, и в константах доктрины относительно телеологической оправданности и востребованности такого подхода.

2. Не менее острые коллизии объективируются при анализе установления, соблюдения, продления процессуальных сроков, связанных с применением мер процессуального принуждения по приостановленному производству. Доктрина в этих моментах неоднозначна. А.В. Смирнов и К.Б. Калиновский, к примеру, пишут, что запрет на проведение следственных действий одновременно означает и невозможность применения иных мер процессуального принуждения[17]. Тем самым без возобновления дела, приостановленного расследованием, невозможно: составить протокол задержания; исполнить меры пресечения, реализовать временное отстранение от должности; осуществить помещение в медицинский стационар. Исключение из этого правила — допустимое продление срока лишь в части наложения ареста на имущество[18].

Несколько иначе рассуждают авторы «Курса уголовного процесса», изданного под редакцией Л.В. Головко: ссылаясь на нормы части 4 ст. 208 УПК РФ, они не исключают возможность сохранения, продления и даже избрания меры пресечения по приостановленному уголовному делу. Более того, такой подход, как они полагают, в некоторых случаях является единственно возможным[19].

Мы солидарны с последним мнением, ибо оно не только вытекает из буквы закона (части 6-7 ст. 208, часть 4 ст. 210, часть 2 ст. 238 УПК РФ), но и всецело отвечает актуальным потребностям судебно-следственной практики. Разделяем мы и оговорку указанных авторов о том, что ни одна мера пресечения (мера процессуального принуждения – Авт.) не может действовать в течение неопределенного, ничем не ограниченного срока. Выступая в качестве гарантии обеспечения прав, свобод и законных интересов личности в уголовном процессе и одновременно гарантии законного отправления правосудия, уголовно-процессуальные сроки всегда находились в центре внимания законодательной власти, процессуальной доктрины и, разумеется, деятелей судебно-следственной практики. Как следствие, законодатель всегда стремился исчерпывающе определить оптимальные сроки основных производств, реализации следственных действий, применения мер процессуального принуждения, строго устанавливая моменты начала и окончания исчисления определенного срока, порядок его возможного продления, предельные величины (ст. 128, 109, 162, 223 УПК РФ). Там, где сделать это не представлялось возможным, законодатель отсылал к идее разумного срока уголовного судопроизводства России (ст. 6¹ УПК РФ), одновременно устанавливая санкции за его нарушение. При объективации особо сложных коллизий в исчислении сроков в деятельность по обеспечению этой процессуальной гарантии оперативно включались высший орган конституционного правосудия России и Верховный Суд Российской Федерации, правовыми позициями которых в большинстве случаев удавалось снять напряженность в правовом регулировании. Как результат, непререкаемыми константами для практики стали следующие правовые позиции:

 

– никто не может быть поставлен под угрозу возможного обременения на неопределенный или слишком продолжительный срок; законодатель обязанустановить четкие и разумные временные рамки допускаемых ограниченийправ и свобод[20];

– при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, а также при продлении срока ее действия суду следует определять не только продолжительность периода содержания подозреваемого, обвиняемого под стражей, но и дату его окончания[21];

– принимая решение о домашнем аресте обвиняемого, суд должен указать в постановлении конкретный срок, на который избирается данная мера пресечения[22];

– при решении вопроса о наложении ареста на имущество, по основаниям части 3 ст. 115 УПК РФ суд должен указать срок, на который налагается арест на имущество, с учетом установленного по уголовному делу срока предварительного расследования и времени, необходимого для передачи уголовного дела в суд[23];

– согласно действующему законодательству установленный судом срок содержания обвиняемого под стражей не может выходить за пределы установленного срока следствия[24]. Суду при исчислении срока содержания обвиняемого под стражей необходимо правильно исчислять не только сроки содержания его под стражей, но и сроки следствия, поскольку срок содержания под стражей будет ограничен сроком следствия[25].

По идее, все юридически точно и выверено; но только не для института временного приостановления производства по делу. Поясним:

по букве части 4 ст. 208 УПК РФ приостановление производства по делу по основаниям, предусмотренным пунктами 1-2 ч. 1 ст. 208 УПК РФ, допускается лишьпо истечении срока предварительного расследования (ст. 162, 223 УПК РФ);

вместе с тем по нормам части 6-7 ст. 208 УПК РФ (одновременно с приостановлением производства) допускается возможность внесения в суд ходатайства следственных органов о продлении срока наложения ареста на имущество, которое разрешается в порядке ст. 165 УПК РФ;

в соответствии с частью 4 ст. 210 УПК РФ в отношении разыскиваемого обвиняемого может быть избрана мера пресечения; в том числе в виде заключения под стражу (ст. 108 УПК РФ).

Применительно к каждой из названных ситуаций мы имеем непреодолимую, в сущности, коллизию. С одной стороны, срок действия меры пресечения или меры процессуального принуждения объективно обусловлен действующим сроком предварительного расследования[26], однако по нормам пунктов 1 и 2 ч. 1 ст. 208 УПК РФ этого срока уже нет и суд, по идее, не вправе ни рассматривать ходатайство следственных органов, ни устанавливать предельную, конкретную дату (дальнейшего) действия указанных мер. С другой стороны, нередко возникает актуальная в целом для задач и целей процесса потребность в дальнейшей реализации отдельных принудительных мер и, соответственно, установлении их легального предельного срока.

Во многом аналогична ситуация и применительно к основаниям пунктов 3 и 4 ч. 1 ст. 208 УПК РФ. Здесь суд (в рамках проверки) обязан либо принять во внимание легальную процессуальную фикцию, согласно которой срок предварительного расследования считается «действующим» также по приостановленному производству, и в связи с этим продлить срок применения испрашиваемых принудительных мер «до истечения» этого срока; либо проявить объективность в оценке и, констатировав, что приостановленный срок расследования не может считаться «действующим», отказать в дальнейшем применении длящихся принудительных мер.

На практике не до тонкостей в столь сложных нормативных конструкциях; проблемы решаются оперативно, в соответствии с «наработанным" опытом. Изучим, к примеру, решение Канавинского районного суда г. Н. Новгорода от 19 апреля 2021 г. № 3/1-59/2021 по уголовному делу № 12001000021000036, которым удовлетворено ходатайство следственных органов об изменении обвиняемому С. меры пресечения с подписки о невыезде и надлежащем поведении на заключение под стражу[27].

Срок следствия по данному делу неоднократно продлевался; последний раз – до 8 месяцев, т.е. по 21 октября 2020 года.

19 октября 2020 г. в отношении С. избрана мера пресечения – подписка о невыезде и надлежащем поведении; в этот же день он объявлен в межгосударственный розыск, так как скрылся от органов предварительного следствия и установить его местонахождение в ходе предварительного следствия не представилось возможным.

21 октября 2020 г. производство по делу приостановлено на основании пункта 2 ч. 1 ст. 208 УПК РФ.

19 апреля 2021 г. руководителем следственного органа производство по делу возобновлено. При этом установлен срок предварительного следствия – 5 суток, т.е. до 23 апреля. В этот же день обвиняемому С. «предъявлено»[28] обвинение по признакам преступлений, предусмотренных частью 3 ст. 159, частью 4 ст. 159, частью 4 ст. 159 УК РФ[29].

В тот же день, 19 апреля 2021 г., исследовав в судебном заседании ходатайство следователя, суд постановил изменить в отношении обвиняемого С. меру пресечения с подписки о невыезде на заключение под стражу сроком на 2 месяца. Срок следует исчислять с момента передачи С. правоохранительным органам России в случае экстрадиции или депортации на территорию Российской Федерации либо с момента его фактического задержания на территории Российской Федерации.

Как видим, суд не последовал предписаниям о том, что срок применения меры пресечения не может быть неопределенным и должен быть установлен до конкретной (установленной судом!) даты. Не принято во внимание и то, что (пресекательный) срок указанной меры должен быть согласован с действующим сроком предварительного следствия по делу (у нас он, напомним, 5 суток). Не оценено то, что по истечении 5 суток (одновременно с приостановлением производства по делу) приостановится только срок следствия, а установленный судом двухмесячный срок меры пресечения должен исчисляться и «истекать» по правилам ст. 109, 128 УПК РФ, – нам предлагают его «исчислять» с неведомой даты. До (возможной) объективации последней решение суда – легальная фикция.

Как следствие, несмотря на озвученные конституционно-правовые позиции, ни практика, ни доктрина в принципе не видят проблемы в том, что в рамках института приостановления уголовного дела сроки применения мер процессуального принуждения и собственно приостановления производства зависят не от нормы закона, а от «выздоровления обвиняемого», «стойкого улучшения его здоровья», «возможности участия обвиняемого в следственных действиях»[30]. Именно эти неправовые явления, видимо, следует отныне считать строгой (но сложно исчисляемой) пресекательной датой.

И, напротив, когда суд строго следует букве закона (нормам о правилах исчисления сроков), «следственные основания» для дальнейшего применения мер процессуального принуждения по приостановленному производству, резко теряют свою легальность. Рассмотрим пример.

Уголовное дело по признакам пункта «б» ч. 2 ст. 158 УК РФ возбужденно 11 декабря 2019 г., 15 октября 2020 г. в обеспечение заявленного гражданского иска постановлением суда наложен арест на имущество, принадлежащее обвиняемому N. Постановлениями суда от 9 ноября, 7 декабря 2020 г., 10 февраля 2021 г. мера процессуального принуждения в виде наложения ареста на имущество продлена на срок до 12 марта 2021 года.

12 марта 2021 г. следователь внес в суд очередное ходатайство о продлении срока меры процессуального принуждения – наложения ареста на имущество. Из представленных в суд материалов следует, что срок предварительного следствия по делу неоднократно продлевался, и (очередным) постановлением от 2 февраля 2021 г. продлен до 12 марта 2021 года. На момент рассмотрения судом ходатайства следствия срок предварительного следствия не продлен, документы об этом суду не представлены. При таких обстоятельствах суд полагает необходимым отказать в удовлетворении ходатайства следственных органов[31].

Правосудность акта суда в данном случае, безусловно, стандарт. Тем не менее алгоритмы принятия судебных решений не могут и не должны зависеть от факторов субъективного свойства. Проблемы несовпадения законодательной воли и воли, объективируемой в процессуальных решениях, должны быть решены на законодательном уровне; желательно без «наработанных» фикций и различий в дискреционном усмотрении судей. Исключительно при этом подходе сроки объективируются в виде реальных процессуальных гарантий.

3. В заключение остановимся на новациях от 30 декабря 2021 г.[32], связанных с формированием правовой определенности в основных моментах оказания подозреваемым, обвиняемым (далее – обвиняемым) неотложной психиатрической помощи до разрешения этого вопроса в порядке главы 51 УПК РФ. Так, часть 2 ст. 29 УПК РФ дополнена пунктами, устанавливающими новые формы оперативного судебного контроля, реализуемого в порядке ст. 108-109 УПК РФ, в виде (новых) решений суда:

2.1) о временном помещении обвиняемого, содержащегося под стражей, в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях;

2.2) о продлении срока временного пребывания обвиняемого, содержащегося под стражей, в медицинской организации, оказывающей психиатрическую помощь в стационарных условиях.

В новой редакции изложена и ст. 435 УПК РФ, нормами которой, собственно, и регулируется порядок временного помещения обвиняемых в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях. Здесь же установлены гарантии прав обвиняемых, связанные с императивом их периодического психиатрического освидетельствования в этом стационаре; порядком установления и продления судом необходимых сроков оказания названной «временной» помощи; процедурой решения вопроса о полном ее прекращении. Все это, конечно, актуально и своевременно.

приостановления производства по уголовному делу. Между тем, по букве новаций:

– вопрос о необходимости применения указанной помощи возникает лишь по итогам состоявшегося заключения судебно-психиатрической экспертизы, согласно которому в силу временного психиатрического расстройства обвиняемого и его высокой социальной опасности к нему требуется оперативное применение мер неотложной психиатрической помощи в стационарных условиях (часть 1 ст. 435 УПК РФ);

– «первичный» срок реализации указанной помощи установлен законом в 6 месяцев (часть 1 ст. 435 УПК РФ)[33]. В дальнейшем этот «временный» срок может быть продлен судом (по ходатайству следователя с согласия руководителя следственного органа или дознавателя с согласия прокурора[34]) в порядке ст. 109 УПК РФ; но не свыше предельных сроков, установленных ст. 109 и 255 УПК РФ[35];

– подразумевается временный (излечимый) характер выявленного психического расстройства обвиняемого, поскольку в ином случае следователь обязан оперативно подготовить материалы уголовного дела для его направления в суд с целью законного и обоснованного разрешения вопроса о применении к данному лицу принудительных мер медицинского характера в порядке главы 51 УПК РФ;

Вместе с тем, акцентируя «временный» характер оказания указанной помощи, законодатель оставил за рамками законодательной воли предельно важный вопрос о том, насколько факт назначения и исполнения этой помощи является основанием для временного приостановления производства по уголовному делу. Между тем, по букве новаций:

– вопрос о необходимости применения указанной помощи возникает лишь по итогам состоявшегося заключения судебно-психиатрической экспертизы, согласно которому в силу временного психиатрического расстройства обвиняемого и его высокой социальной опасности к нему требуется оперативное применение мер неотложной психиатрической помощи в стационарных условиях (часть 1 ст. 435 УПК РФ);

– «первичный» срок реализации указанной помощи установлен законом в 6 месяцев (часть 1 ст. 435 УПК РФ)[36]. В дальнейшем этот «временный» срок может быть продлен судом (по ходатайству следователя с согласия руководителя следственного органа или дознавателя с согласия прокурора[37]) в порядке ст. 109 УПК РФ; но не свыше предельных сроков, установленных ст. 109 и 255 УПК РФ[38];

– подразумевается временный (излечимый) характер выявленного психического расстройства обвиняемого, поскольку в ином случае следователь обязан оперативно подготовить материалы уголовного дела для его направления в суд с целью законного и обоснованного разрешения вопроса о применении к данному лицу принудительных мер медицинского характера в порядке главы 51 УПК РФ;

– весь период оказания «временной» психиатрической помощи обвиняемый объективно не может принимать участие в следственных и иных процессуальных действиях, реализуемых в рамках производства по делу; в итоге налицо препятствия в дальнейшем движении процесса.

Таким образом, есть все основания для апелляций к пункту 4 ч. 1 ст. 208 УПК РФ и, соответственно, временному приостановлению производства по делу «до выздоровления обвиняемого» или «стойкого улучшения его здоровья, позволяющего обвиняемому участвовать в следственных действиях». Соответственно, возникают вопросы как о порядке и предельных сроках установления и исчисления сроков всех мер процессуального принуждения, применяемых по данному уголовному делу, так и о порядке и правилах зачета срока применения указанной принудительной меры в суммарные сроки той или иной меры пресечения и возможного наказания по приговору суда. Правомерен также вопрос о необходимости (перманентного) возобновления производства по делу для целей продления судом как указанной «временной» меры, так и иных процессуальных сроков, связанных с мерами процессуального принуждения. Очевидно, что это, безусловно, процессуальные отношения.

Ни один из поставленных выше вопросов не решен законодателем. Между тем (в соответствии с «наработанным» опытом) нормы ст. 435 УПК РФ действуют и применяются уже год; при этом проблем как бы не существует ни для суда, ни для прокуратуры, ни для следователя, ни, что интересно, для защитников обвиняемых. Никто не видит проблем ни в явной двусмысленности предложенных правил, ни в том, что за рамками как судебного контроля, так и собственно принудительных мер медицинского характера (глава 51 УПК РФ) обвиняемых можно «временно» и одновременно интенсивно (от 6 до 18 месяцев) лечить посредством специфических психиатрических средств, лишь изредка задумываясь об очередном продлении срока. Впрочем, это уже предмет для совсем иного исследования[39].

1. Белоносов В.О. Уголовно-процессуальное право Ч. 1: Досудебное производство: Учебное пособие. Самара: Самарский юридический институт ФСИН России, 2017. 200 с.

2. Быков В.М., Ломовский В.Д. Приостановление производства по уголовному делу. М.: Юрид. лит., 1978. 108 с.

3. Быков В.М., Попов А.М. Приостановление и возобновление предварительного расследования. Челябинск, 2006. 178 с.

4. Гриненко А.В. Уголовный процесс: Учебник и практикум для вузов. М.: «Юрайт», 2022. 364 с.

5. Гущев В.Е. Процессуальные вопросы приостановления производства по уголовному делу на предварительном следствии и в суде: Автореферат дис. на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М.: Всесоюзный юридический заочный институт, 1971. 21 с.

6. Клюкова М.Е., Малков В.П. Приостановление дела по уголовно-процессуальному законодательству Российской Федерации. Казань, 1993. 173 с.

7. Ковтун Н.Н. Коллизии неотложной психиатрической помощи уголовно-преследуемым лицам как предмет активной позиции адвоката в уголовном судопроизводстве России // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. 2022. № 3. С. 100-104.

8. Ковтун Н.Н. Судебно-психиатрическая экспертиза по уголовным делам: предмет и содержание прокурорского надзора // Законность. 1998. №1. С. 44—46.

9. Курс уголовного процесса / Под ред. Л.В. Головко. М.: «Статут», 2016. 1278 с.

10. Россинский С.Б. Досудебное производство по уголовному делу: Учебник. М.: «Норма: ИНФРА-М», 2022. 232 с.

11. Россинский С.Б. Уголовный процесс: Учебник. М.: «ЭКСМО», 2009. 736 с.

12. Уголовный процесс: Учебник / Под общ. ред. А.В. Смирнова. 8-е изд. М.: «Норма: ИНФРА-М», 2023. 784 с.

13. Уголовный процесс: Учебник / Под общ. ред. проф. А.В. Смирнова. 4-е изд. М.: «КНОРУС», 2008. 704 с.

14. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учебник / Отв. ред. П.А. Лупинская, Л.А. Воскобитова. М.: «Норма: ИНФРА-М», 2022. 1008 с.

15. Уголовный процесс: Учебник для среднего профессионального образования / Под ред. А.Д. Прошлякова, В.С. Балакшина, Ю.В. Козубенко. М.: «Норма: ИНФРА-М», 2022. 888 с.

16. Уголовный процесс России: Учебник / Науч. ред. В.Т. Томин. М.: «Юрайт-Издат», 2003. 821 с.

17. Уголовный процесс Российской Федерации: Учебник / Отв. ред. А.П. Кругликов. М.: «Проспект», 2009. 736 с. 

18. Уголовный процесс: Учебник для бакалавриата юридических вузов / Под ред. А.И. Андреевой, А.Д. Назарова, Н.Г. Стойко и А.Г. Тузова. Ростов н/Д: «Феникс», 2015. 445 с.