Решняк М.Г. 

доцент кафедры уголовного права, уголовного процесса и криминалистики  Международно-правового факультета МГИМО МИД России (Одинцовский филиал), кандидат юридических наук, доцент

 

Согласно ч. 1 ст. 3 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее – УК РФ) принцип законности  уголовной ответственности заключается в том, что преступность и наказуемость деяния, равно как и иные его уголовно-правовые последствия определяются только данным Кодексом. Как следует из ст. 1 УК РФ, уголовное законодательство состоит из Уголовного кодекса, основанного на Конституции Российской Федерации, нормах и принципах международного права, и представляющего собой единственный и самостоятельный источник указанного законодательства, в который подлежат включению все принимаемые законы, устанавливающие уголовную ответственность. Вместе с тем указанные положения УК РФ не в полной мере соответствуют правовой действительности, поскольку подавляющее большинство статей уголовного кодекса имеет бланкетный характер.

Общие проблемы, связанные с регламентацией и применением бланкетных норм УК РФ, выделенные в теории уголовного права, неоднократно подвергались исследованиям ученых  [2, с.320-331; 4, с.420; 5, с.26-27; 7, с.98-100; 8, с.143-146]. В данной статье мы  предметно рассмотрим их на примере норм, направленных на борьбу с терроризмом и экстремизмом, так как разделяем мнение д.ю.н., профессора А.И.Долговой о том, что терроризм и экстремизм являются высоко общественно опасными и резонансными явлениями, и должны быть объектами особого внимания [3, с.5].

Как справедливо отмечает Б.В. Яцеленко, в уголовном праве бланкетность характеризует его межотраслевые связи и указывает на то, что уголовно-правовое пространство образуют нормы не только уголовного, но и других отраслей права. Положения, которые приводятся в иных нормативных правовых актах, являются неотъемлемой частью бланкетных уголовно-правовых норм, раскрывают содержание объективных и субъективных признаков предусмотренных в них составов преступлений [9, с.128-129].  То есть границы преступного поведения в таких случаях очерчиваются одновременно нормами уголовного законодательства и иных, не уголовных законов и даже подзаконных актов, на которые присутствуют или подразумеваются ссылки в соответствующих статьях УК РФ. Так, для составов преступлений террористической направленности одними из ключевых являются понятия «террористическая деятельность» и «терроризм», имеющие специфический бланкетный характер.

Если в статьях 205¹, 205², 205³, 205⁴ УК РФ понятие «террористическая деятельность» приводится непосредственно, то в ст. 205⁵ УК РФ это понятие подразумевается вследствие указания в уголовном законе на организацию, которая в установленном порядке признана террористической. В статьях 205¹, 205² и 205⁴ УК РФ также используется понятие «терроризм». Кроме того, в п. «р» ч. 1 ст. 63 УК РФ в качестве обстоятельства, отягчающего наказание, предусмотрено совершение преступления с целью пропаганды, оправдания и поддержки терроризма. Соответствующие понятия, в том числе понятие террористической организации, раскрываются в Федеральном законе «О противодействии терроризму»[1].

Согласно п. 1 ст. 3 данного Федерального закона терроризм представляет собой как идеологию насилия, так и практику воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления либо международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) другими формами осуществления противоправных действий насильственного характера. В этом определении на себя обращает внимание указание на идеологию насилия, противопоставляемую соответствующей практике, причем обе составляющие терроризма, как следует из закона, должны быть связаны с устрашением и осуществлением насильственных действий, что, на наш взгляд, стирает грань между идеологическим и практическим терроризмом. Считаем, что сама по себе идеология без ее распространения никоим образом не может устрашать население, тогда как связь таковой с конкретными действиями, например, в случаях совершении преступных посягательств на основе террористических взглядов и идей, включая преследование виновными лицами соответствующих целей, способна придать содеянному указанный устрашающий эффект. Поэтому, с нашей точки зрения, более обоснованным является законодательное отражение синонимичного значения понятий терроризма и террористической деятельности, как это имеет место применительно к экстремизму и экстремистской деятельности[2], а не попытка разграничения рассматриваемых дефиниций.

В результате анализа понятия террористической деятельности, приводимого в п. 2 ст. 3 Федерального закона «О противодействии терроризму», автор пришел к выводу о том, что  практически весь его объем занимает террористический акт, соучастие в его совершении (организация, финансирование, подстрекательство, вербовка, вооружение, обучение и использование террористов, пособничество информационного или иного характера в планировании и дальнейшей подготовке, а также в непосредственном осуществлении террористического акта) и соответствующая предварительная преступная деятельность (планирование и подготовка террористического акта,  организация незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации) или организованной группы либо участие в таких объединениях в целях совершения террористического акта). Исключение составляют лишь пропаганда идей терроризма, а также распространение различных материалов или информации, которые призывают к террористической деятельности, обосновывают или оправдывают необходимость ее осуществления.

Между тем, учитывая закрепленное в Федеральном законе «О противодействии терроризму» определение террористической деятельности, а также имеющееся в нем указание на то, что призывы и оправдание касаются именно такой деятельности, можно прийти к выводу, что соответствующее воздействие на сознание других людей лишь создает условия для возможного приобщения последних к террористической деятельности, но не является ее частью. По сути, о создании условий для осуществления террористической деятельности речь идет и в статьях 205¹ и 205³ УК РФ, что ставит под сомнение социальную обусловленность введения данных уголовно-правовых норм, поскольку предусмотренные ими действия полностью охватываются институтами неоконченного преступления и соучастия в преступлении [1, с.26-28].

Если обратиться к анализируемым выше статьям главы 24 УК РФ, то можно обнаружить присущие им расхождения в понимании объема понятия террористической деятельности по сравнению с его определением в п. 2 ст. 3 Федерального закона «О противодействии терроризму». Более того, содержание понятия террористической деятельности различается и в самих антитеррористических уголовно-правовых нормах.

Так, в диспозициях и примечаниях ст. 205¹ УК РФ, имеющей название «Содействие террористической деятельности», понятие такой деятельности не используется, при этом по смыслу уголовного закона одной из форм содействия ее осуществлению является финансирование терроризма. То есть в данном случае сам законодатель использует понятия «терроризм» и «террористическая деятельность» для обозначения одного и того же явления. На это также указывает содержание диспозиций частей 1, 1¹, 3 и 4 ст. 205¹ УК РФ и примечания 1 к ней, где перечислены статьи о преступлениях, которые, как следует из уголовного закона, относятся к террористической деятельности (терроризму). Сопоставление перечня таких преступлений с объемом понятия террористической деятельности, определяемого в Федеральном законе «О противодействии терроризму», позволяет заключить, что уголовный закон трактует это понятие и соответствующее явление значительно шире, поскольку  относит к ним не только противоправные действия, связанные с подготовкой и непосредственным совершением террористического акта либо с пропагандой, оправданием терроризма и призывами к его осуществлению, но еще и ряд самостоятельных видов преступлений, имеющих террористическую направленность (например,  захват заложника, угон судна воздушного или водного транспорта, подвижного железнодорожного состава,  посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля и др.).

Представляется, что отмеченные различия в отражении объема понятий терроризма и террористической деятельности в Федеральном законе «О противодействии террористической деятельности» и в ст. 205¹УК РФ, свидетельствуют о существенном отступлении законодателя от принципа системности правового регулирования общественных отношений, усугубляющемся в последующих статьях главы 24 УК РФ, которым будет уделено внимание далее.

В частности, в ст. 205² УК РФ понятия террористической деятельности и терроризма вновь противопоставляются, причем, если для толкования последнего необходимо обратиться к п. 1 ст. 3 Федерального закона «О противодействии терроризму», то понятие террористической деятельности непосредственно определяется  в примечании 2 к данной уголовно-правовой норме. В этом примечании перечисляются статьи о преступлениях, относящихся к террористической деятельности, причем в отличие от ст. 205¹ УК РФ этот перечень дополнен указанием еще на одну статью главы 24 УК РФ – ст. 205⁶ УК РФ об ответственности за несообщение об определенных видах  преступлений террористической направленности. Вместе с тем даже на теоретическом уровне сложно представить, как кто-либо публично призывает других лиц к тому, чтобы не сообщать об известном им преступлении [6, с.177-178], равно как и то, что такое бездействие может устрашать население, тогда как именно способность сеять страх в обществе является одним из ключевых свойств террористической деятельности. Также обратим внимание на то, что в подп. «е» п. 2 ст. 3 Федерального закона «О противодействии терроризму» говорится о такой ее разновидности, как оправдание необходимости осуществления террористической деятельности, а применительно к терроризму речь идет только о пропаганде его идей, тогда как в ст. 205² УК РФ, в частности, установлена ответственность и за публичное оправдание и за пропаганду именно терроризма. То есть здесь также имеет место рассогласованность в законодательном понимании терроризма и террористической деятельности.

Как следует из диспозиции ст. 205³ УК РФ об ответственности за прохождение обучения с целью осуществления террористической деятельности и из примечания к данной статье, виновное лицо может обучаться для того, чтобы заниматься такой деятельностью либо совершить одно из преступлений, предусмотренных указанными здесь статьями Уголовного кодекса, составляющими часть перечня норм в ст. 205¹ и ст. 205² УК РФ. Такое же противопоставление террористической деятельности и преступлений, ее образующих, присуще и ст. 205⁴ УК РФ об ответственности за организацию террористического сообщества и участие в таковом.

Словосочетание «преступления террористической направленности» уже используется в судебной практике, в том числе в наименовании и содержании постановления Пленума Верховного Суда РФ от 9 февраля 2012 г. № 1[3].

По нашему мнению, такой законодательный подход нельзя признать обоснованным, поскольку он вносит еще больший  диссонанс в понимание объема и содержания понятия террористической деятельности, тогда как для придания положениям антитеррористического законодательства необходимых системности и правовой определенности целесообразно закрепить в нормах Федерального закона «О противодействии терроризму» и главы 24 УК РФ единое понятие преступлений террористической направленности, в том числе исчерпывающим образом перечислить входящие в содержание данного определения уголовно наказуемые деяния.

Реализация данного предложения, на наш взгляд, будет способствовать упорядочению правоприменительной практики в области противодействия терроризму и более точному и полному отражению ее результатов в официальной статистике. Также законодательное закрепление понятия преступлений террористической направленности имеет значение и для уточнения определения террористической организации, поскольку в настоящее время ее дефиниция, раскрываемая в ч. 2 ст. 24 Федерального закона «О противодействии терроризму», содержит указание на то, что такая организация совершает, в том числе деяния, запрещенные статьями 280, 282¹-282³ УК РФ, относящиеся к преступлениям экстремистской направленности.

Таким образом, в настоящее время антитеррористические уголовно-правовые нормы имеют бланкетный характер, при этом специфика данных норм заключается в том, что часть используемых в них понятий, раскрываемых как в Федеральном законе «О противодействии терроризму», так и в соответствующих статьях главы 24 УК РФ,  не в полной мере согласована между собой, а также не отвечает требованиям системности и правовой определенности регулирования общественных отношений. В целях устранения выделенных недостатков необходимо законодательно закрепить  равнозначность понятий «терроризм» и «террористическая деятельность», а также определить объем таких понятий через установление исчерпывающего перечня преступлений террористической направленности, который имеет большое значение для формирования согласованной правовой основы противодействия терроризму, в том числе для характеристики террористического сообщества и террористической организации.

 

1. Борисов, С.В. Пособничество в совершении террористического акта как форма содействия террористической деятельности / С.В. Борисов, А.А. Морозова // Закон и право. 2016. № 4. С. 26-28.

2. Гаухман, Л.Д. Квалификация преступлений: закон, теория, практика. – М.:  ЗАО «ЮрИнфоР», 2013. – 576 с.

3. Долгова А.И. Теоретические основы реагирования на терроризм и экстремизм  // Проблемы теории и практики борьбы с экстремизмом и терроризмом: материалы научно-практической конференции. – М.: Российская криминологическая ассоциация, Ставрополь: изд-во СКФУ, 2015. 350 с.

4. Ображиев, К.В. Система формальных (юридических) источников российского уголовного права: монография. – М.: Юрлитинформ, 2015. – 502 с.

5. Пикуров, Н.И. Квалификация преступлений с бланкетными признаками состава: монография. – М.: Российская академия правосудия, 2009. – 288 с.

6. Рарог, А.И. Уголовный кодекс России против терроризма // Lex russica. 2017. № 4. С. 155-178.

7. Решняк, М.Г. О системности права и некоторых аспектах действия во времени бланкетных уголовно-правовых норм // Пробелы в российском законодательстве. 2015. № 3. С. 98-100.

8. Решняк, М.Г. Бланкетные уголовно-правовые нормы: проблемы действия во времени и в пространстве // Пробелы в российском законодательстве. 2013.  № 1. С. 143-146.

9. Яцеленко, Б.В. Проблемы соблюдения принципа законности в контексте совершенствования уголовного законодательства России // Уголовное право. 2017. № 4. С. 128-132.

 

ORCID ID Решняк М.Г. https://orcid.org/0000-0002-7281-8149