Чельцов-Бебутов М.А. Катилина или Левканоя? // https://www.iuaj.net/node/2396

Все мы знаем, что Михаил Александрович Чельцов-Бебутов был блестящим, энциклопедически образованным ученым-процессуалистом; в этом качестве он хорошо известен каждому уважающему себя юристу. Однако, как оказалось, у его таланта была и другая грань: его перу принадлежит целый ряд замечательных и трогательных беллетристических произведений, написанных таким великолепным языком, что они сделали бы честь и самым выдающимся русским писателям. К сожалению, эти его повести и рассказы никогда не были опубликованы, и мы надеемся этот недостаток исправить.

Здесь мы предлагаем вниманию наших читателей первое из этих произведений – рассказ “Катилина или Левканоя?”, который хотя и написан Михаилом Александровичем от лица вымышленного персонажа, но в то же время заставляет предполагать, что многое в нем автобиографично. Читая этот рассказ, мы явственно ощущаем пленительный аромат эпохи, когда кадеты и гимназисты еще легко изъяснялись по латыни, из Тифлиса всякому можно было ехать держать экзамены в Киев, а студенты еще стыдились перед преподавателями за свои невинные хитрости.

Этот небольшой рассказ, – надеемся, далеко не последний – был любезно предоставлен нам внуком Михаила Александровича – Петром Александровичем Чельцовым-Бебутовым, которому мы выражаем за это свою искреннюю признательность.

О Михаиле Александровиче Чельцове-Бебутове см. на нашем сайте МАСП.

Проф. А.В.Смирнов 

---

 

 

М.А. Чельцов-Бебутов

КАТИЛИНА ИЛИ ЛЕВКАНОЯ?

 Так как Петр окончил кадетский корпус, то для поступления в университет ему надо было сдать экзамен по латинскому языку за восемь классов гимназии. Это была очень обширная программа, но в Тифлисе, где не было университета, даже в канцелярии попечителя учебного округа никто не мог указать точно, что именно требуется на таком экзамене.

Петр еще дома вооружился старыми учебниками своего двоюродно­го брата-классика, тщательно вызубрил склонения и спряжения и пробо­вал читать наиболее легкого автора - Юлия Цезаря. Но он понимал, что без учителя ему не подготовиться и поэтому-то он и приехал в Киев заранее. Тут он рассчитывал точно установить объем испытаний и под руководством опытного латиниста проштудировать нужных авторов.

Однако, и в канцелярии попечителя Киевского учебного округа ему не дали определенного ответа. Один чиновник сказал, что надо знать Цезаря, Тита Ливия, Цицерона, Вергилия и Горация, но не мог найти со­ответствующего циркуляра. Через несколько дней другой чиновник объявил, что было указание на сокращение программы испытаний для посту­пления в университет: можно было не читать Цицерона, да и Тита Ливия, кажется, упразднили. Но и этот более приятный ответ не был подкреплен документом. Петр так и остался в сомнении.

По объявлению в "Последних Новостях" он быстро нашел студента старшего курса филологического факультета, который давал уроки ла­тыни в любом объеме. Этот филолог, хотя и специализировался на русском языке, очень хорошо знал и любил латынь. Он напугал Петра, сказав, что ему понадобится не менее года, чтобы подготовиться к экзамену. Был конец февраля, и Петр решил, что он должен сдать экзамен еще в этом учебном году, то есть к концу июня, чтоб с осени поступить в университет. Учитель покачал головой, но начал занятия.

Петр занимался каждый день два часа со студентом и десять, а то и двенадцать часов один. С утра до поздней ночи он читал граммати­ку, проделывал указанные в ней упражнения в переводах, не расставал­ся с объемистым словарем и пытался запоминать латинские названия всех попадавшихся ему на глаза предметов.

По-военному четко построенные обороты Цезаря, его точная, логичес­ки безупречная речь очень нравились и легко давались Петру. Но с поэтами было значительно труднее. Вольная расстановка слов, изысканный лексикон, бесконечное разнообразие метров у Горация и пышные гекзаметры Вергилия причинили ему массу затруднений. К тому же при чтении "Энеиды" богатая и услужливая память Петра совсем некста­ти подсовывала ему гротескные и часто соленые стихи Котляревского:

"Эней був паробок моторный и хлопец хоть куды козак..."

Но упорство делало свое, учитель-знаток стал часто хвалить Петра, а он сам вдруг точно прозрел и быстро разбирался в изыскан­ных одах Горация.

Затем он заметил, что память его необычайно легко воспринимает латинские стихи. Скоро он читал наизусть больше половины первой пес­ни "Энеиды". И так же легко запомнил ряд лирических од Горация, кото­рые выбирал для него учитель, чтобы познакомить с различными видами стиха.

Когда латинист выразил удивление, Петр не без гордости заметил, что он знает наизусть и роль Гамлета и все стихотворные сцены из "Бориса Годунова" и монологи Ростановского "Орленка" не только в русском переводе, но и во французском оригинале...

- Я же ведь собирался поступать в театральное училище, – объяснил он и добавил:

- только понял, что таланта не хватает...

Но время шло неумолимо быстро, а с Титом Ливием и особенно с Цицероном дело явно не ладилось. Напыщенное красноречие знаменитого оратора ставило перед Петром десятки рогаток. Речи против Катилины, которые входили в программу испытаний, казались Петру невозможно скучными и неприступными по трудности.

Не было времени также и для того, чтобы проделать с Ливием уто­мительный переход через Альпы: его описания громоздились перед Пет­ром наподобие рисуемых им каменных исполинов. Он пробовал читать этих авторов и вечером, и с утра, и в комнате и в Ботаническом саду университета. Но ни голые стены его комнатушки, ни свежая зелень Ботанического сада, так хорошо гармонировавшая с лирикой Горация, не помогали ему...

Перенапряжение в работе сказалось под конец бессонницей, и Петр стал сдавать: и похудел и хуже запоминал и усваивал прочитан­ное.

И тогда в одну из бессонных ночей ему пришла в голову смелая, скорее даже наглая мысль. Он махнет рукой на Ливия и Цицерона, а все внимание сосредоточит на Цезаре и приятных поэтах... Если на эк­замене потребуют перехода через Альпы и речей против Катилины, он скажет, что они не были ему указаны в списке литературы, и попробует выехать на отличном знании поэтов (ведь таким считал его знания строгий учитель!) ...Если бы ему были указаны Цицерон и Ливий, он изучил бы их так же добросовестно... Авось пройдет!.. А не пройдет, – ничего не поделаешь: придется отложить на год...

Когда он сказал о своем плане филологу, тот пришел в ужас и зама­хал руками.

- Да вы не знаете этих чиновников из округа!.. Наивно думать, что их можно одурачить такими отговорками... А что вы будете делать, если они начнут экзамен не с ваших поэтов, а с Цицерона?! Тут уж и на прекрасное знание Горация и Вергилия не сошлетесь!..

Но Петр сказал, что у него нет сил на изучение Катилины и альпий­ских походов. Если он примется за них, то в итоге не будет знать во­обще ничего... Если же отказаться от Катилины, он ручается за то, что блестяще сдаст поэтов и будет знать все, к ним относящееся.

И он, действительно, отложил в сторону Ливия и Цицерона. Сразу же после такого решения к нему вернулся сон, а за ним пришло и прекрасное настроение. По вечерам он повторял грамматические правила, с утра в Ботаническом саду снова и снова погружался в Верги­лия и Горация. Память работала безотказно, и к середине июня он знал наизусть с десяток од Горация, всю первую песню Энеиды и отдельные места из других песен, которые его учитель считал особенно сложны­ми или чем-нибудь примечательными.

В день экзамена Петр все утро гулял в полюбившемся ему Ботани­ческом саду. Кое-где на скамьях и просто на траве сидели группы студентов, вслух читавших различные учебники. Это, видимо, было пред­экзаменационное повторение. Как всегда, Петр с завистью посматривал на студенческие фуражки и тужурки. Счастливцы учились в универси­тете и даже не замечали своего счастья. Они, конечно, окончили гимна­зии и спокойно перешли в университет, как будто в девятый класс!

А ему так трудно достается завоевание этого счастья! Может быть, он сегодня срежется... Как стыдно будет возвращаться на Кавказ и встретиться, может быть с товарищами по корпусу, которые уже вышли в офицеры!..

Неужели его погубят Катилина и его враг Цицерон?! Он представил их себе в тогах, с нахмуренными взглядами и упрямыми подбородками. И ему показалась безнадежно слабой отговорка, придуманная им на случай, если ему предложат текст речей против Катилины...

Но солнце грело так ласково, птицы пели так беззаботно, а, навстре­чу шла такая красивая блондинка с пышными непокрытыми волосами, что Петр широко улыбнулся и удивленной девушке, и всему окружающему и продекламировал строки Горация:

"Нет, Левканоя, не надо гадать!

Это нечестье – пытаться узнать,

Жребий какой нам бессмертные боги сулят..."

Это был его вольный перевод оды "Левканое", который всегда внушал ему бодрое настроение.

- Мы уже гадали, и моя Левканоя напророчила мне, что экзамен будет удачный: она. победит Катилину!

Испытание было назначено на пять часов, но уже в половине пятого Петр сидел в указанной ему классной комнате первой гимназии. Он за­брался на заднюю парту, наиболее подходившую ему по росту. Солнце ко­со, но ярко глядело в окно. Он прищурил глаза и мысленно представил, что сидит еще в корпусе: видно, классы всех школ пахнут одинаково. Услышав шорох, он открыл глаза и, не думая о том, что делает, заучен­ным за много лет, почти механическим движением, поднялся и поклонил­ся вошедшему в класс немолодому священнику в шелковой рясе.

- Здравствуйте, юноша, сказал священник: сдаете испытание?

И он вышел. Петр сердито прикусил губу.

-Ну, зачем это я встал и поклонился этому попу? Никак не отстану от дурацкой кадетской привычки!

Через несколько минут в комнату заглянул молодой человек в очках, которого Петр видел в канцелярии попечителя, и сказал, что экзамен будет в соседнем классе. Петр пошел за ним.

В этом классе обстановка была более торжественная. Вместо парт бы­ли небольшие столики, а впереди – покрытый зеленым сукном стол для комиссии.

Молодой человек в очках показал Петру один из столиков, на кото­ром лежала тонкая стопка книг, и сказал:

- Вы один сдаете за полный курс. Вам придется подождать. Сперва пропустим аптекарей. Он с улыбкой кивнул головой в сторону окна, у которого стояло четыре человека. Петр знал, что это – будущие учени­ки аптекарской школы, которые должны сдать латынь за четыре класса гимназии.

В это время в комнату вошли три члена комиссии и сели за стол. На председательском месте сидел пожилой чиновник в синем форменном сюртуке с владимирским крестиком в петлице. У него был высокий лоб с хохлом седеющих черных волос и добрые глаза. Справа от него сидел довольно молодой блондин с щетинистыми усами и аккуратно пригла­женными на прямой пробор волосами. Говорил он с каким-то акцентом, и Петр понял, что это и есть гроза экзаменующихся, латинист-чех, о кото­ром он слышал и от своего преподавателя. А слева сел тот самый ба­тюшка, которому Петр только что поклонился, и он решил, что его веж­ливость ему зачтется.

Аптекарей пропустили быстро. Их спрашивали только по грамматике, и читали они упражнения из учебника. Задавал вопросы только чех.

Но Петр почти не следил за ходом экзамена. Как только он сел за свой столик, вид маленькой стопки книг испугал его. Сверху лежали "3аписки о галльской войне" Цезаря. Под Цезарем был проклятый Цицерон, под ним – XXI книга Тита Ливия. В самом низу, как бы придавленные этими важными особами, покоились поэты, на которых он сделал ставку – Вергилий и Гораций. Петр почувствовал, что рука его, положенная на книги, задрожала. Значит, в этом порядке и пойдет испытание! Он провалится задолго до гекзаметров Вергилия и лирики Горация!..

Он перевел глаза на стол комиссии и увидел, что там не было ника­ких книг. Это единственный шанс на спасенье! И, не сводя глаз с чеха, он медленно, очень медленно переложил книги, находившиеся под Цезарем. Когда Петр убрал со стола руки, поэты оказались сейчас же за Цезарем, затем знаменитый историк, а ненавистный Цицерон со своим Катилиной лежали внизу.

Последний из аптекарей был отпущен. Секретарь комиссии что-то шепнул председателю.

- Да, не будем делать перерыва. У нас только один за восемь клас­сов... Господин Назарбеков.

И он пригласил Петра сесть к столу.

Возьмите с собою книги, – четко сказал латинист.

Петру было непривычно отвечать сидя, но скоро он нашел, что эта поза придает спокойствия.

- Что у вас, Цезарь? – как будто не зная, спросил чех, – Начнем с Цезаря.

Он нагнулся к Петру и, почти не глядя, раскрыл книгу на странице, которая была помечена крестиком. Петр с благодарностью вспомнил, что его учитель-студент тоже обращал его внимание на это место.

Быстро отпустив аптекарей, очевидно, вовсе ему неинтересных, чех точно присосался к Петру. Чтение и перевод он перемежал вопросами из грамматики, потом потребовал комментария к различным военным и хозяйственным терминам Цезаря. Один раз Петр споткнулся, но, в общем, отвечал хорошо, и раза два председатель кивнул одобрительно, а ба­тюшка даже улыбнулся.

Но чех не успокоился, пока не выспросил о всех предметах воору­жения и снабжения легионеров Цезаря и не проверил, знает ли госпо­дин Назарбеков биографию великого полководца.

- Что у вас дальше, Цицерон? - опять не глядя, спросил он.

Петр мысленно призвал Левканою и ответил самым небрежным тоном:

- Нет, тут "Энеида" Вергилия.

- Вот как? – немного удивился латинист и обратился к председателю:

- Вы позволите?

Тот безразлично кивнул головой. У Петра кровь хлы­нула в лицо. Чех как будто заметил это, но истолковал неправильно.

- Ну, это всегда слабее идет... Ничего... Читайте отсюда...

Петр нагнулся и опять увидел на странице карандашный крестик. Это было место с трудностью в чтении гекзаметра, показанной ему его опытным учителем. И он знал это место наизусть.

Но чех был еще опытнее. Он сразу заметил, что Петр слишком хоро­шо знает это место: голос выдал его.

- А, вы знаете это наизусть? – И он закрыл книгу – Продолжайте.

Петр прочитал строк двадцать, не сделав ошибки в трудном месте. Чле­ны комиссии закивали одобрительно. Но чех держался осторожно.

- Почитайте первую песнь. Может быть, вы тоже знаете наизусть?

- Я попробую, – ответил Петр, содрогнувшийся от радости. И он с выра­жением стал декламировать звучные гекзаметры о славном Карфагене, к которому была благосклонна богиня Юнона. Чех закрыл глаза, и было видно, что он наслаждается. Он то сжимал, то разжимал губы, и топор­щившиеся усы как бы отмечали своими вздрагиваниями долгие слоги.

- У вас очень хорошая память, господин Назарбеков, – вдруг сказал председатель комиссии.

- И дикция правильная, – прибавил чех.

Потом, как бы спохватившись, потребовал, чтобы Петр разъяснил особенности Виргилиева стиха.

- Может быть, перейдем к следующему автору, – сказал председатель, прослушав ответ Петра. И опять чех спросил, не глядя:

- Кто у вас дальше?

- Гораций.

- Ну, конечно, вы учили "Памятник"? – спросил чех, и Петр услышал в его тоне оттенок насмешки: "Памятник" стоял под первым номером в списке литературных произведений, которые требовалось знать.

- Я знаю и "Памятник", – сказал Петр.

Помолчав, он рискнул добавить:

- Но я обратил особое внимание на чистую лирику Горация.

Он тут же спохватился, что такое заявление вряд ли уместно на экзамене. Но чех был большим знатоком и любителем латинской поэзии и не рас­сердился.

- Ну, прочтите, что вы знаете, – сказал он, не раскрывая книги. – Ну, Левканоя, –мысленно прошептал Петр, – выручай!  

И он прочитал наизусть ту оду, начало которой подбодрило его се­годня утром в Ботаническом саду. Члены комиссии слушали внимательно. Чех явно смаковал легкий и звучный стих Горация, и смотрел, не отры­ваясь, на губы Петра. Потом сказал со вздохом:

- Какое слияние чувств и звуков! И как редко теперь вкушают эту жемчужину.

И председатель комиссии и батюшка улыбнулись, а Петр, как и пола­галось экзаменующемуся, скромно опустил глаза.

Потом, точно забыв об экзамене, чех взял книгу и стал перелисты­вать ее.

- А вы помните эту?... Он прочитал первую строчку:

- Донек гратус эрам тиби... И Петр подхватил полным голосом:

- Нек квисквам потиор бракхиэ кандидэ Ювенис цервици дабат,

Персарум вигуи реге беатиор...

Чех слушал, затаив дыхание, и опять кончики его усов отмечали постоянно меняющийся ритм стиха.

- Это лучший образец любовной лирики Горация, – сказал латинист, когда Петр кончил. И он подробно, точно с кафедры во многолюдной аудитории, стал объяснять уже не Петру, а членам комиссии все красо­ты Горациева стиля. Спохватился он, когда батюшка недоуменно крякнул. И вдруг он совсем неожиданно спросил Петра:

- Вы собираетесь поступить на филологический факультет, конечно?

- Нет, на юридический, – сказал Петр и, увидев в глазах чеха явное огорчение, добавил:

- Я ведь совсем не знаю греческого...

- Ах, да, – вздохнул чех, – так, значит, хотите стать Цицероном?..

У Петра захватило дыхание. Но он не успел ничего сказать, когда послышался голос батюшки:

- А не думаете ли вы, что мы можем освободить господина Назарбекова от Цицерона? Если он так превосходно знает поэтов, не собираясь быть филологом, то ясно, что Цицерон – это его конек...

И он вырази­тельно показал председателю комиссии часы.

- Я тоже думаю, что можно не трогать Цицерона, – заметил председа­тель. – Вы не возражаете, Яромир Вацлавович?

- Нет, конечно, – согласился и чех, – господин Назарбеков вполне меня удовлетворяет.

- Вы свободны, – сказал председатель: мы через четверть часа объявим результат испытаний.

Петр встал, поклонился и вышел, но при этом наткнулся на один из столиков и чуть было не растянулся на пороге. Выйдя в коридор, он посмотрел на часы. Его экзаменовали пятьдесят минут.

Молодые аптекари встретили его хором восклицаний:

- Что они с вами делали?

- Ой, как вас мучали!

- Вы что, плохо знали?

- Вам, наверно, плохо!..

- Этот чех просто сумасшедший!..

Петр шумно перевел дух и вытер мокрый лоб. Он объяснил аптекарям, что чех очень любит стихи и заставил его много читать.

- Не дай бог,  – сказал один из них, – я еще кое-как могу просклонять, да еще на всякий случай вызубрил названия разных трав... Мне говори­ли, что он иногда спрашивает... Но стихи латинские, нет, нет!

В это время секретарь комиссии попросил всех войти в класс.

Председатель объявил, что все аптекари выдержали экзамен удовлет­ворительно за четыре класса, а господин Назарбеков сдал отлично за восемь классов, и ему поставлена пятерка.

Затем председатель пожал руку каждому из экзаменовавшихся и по­желал им успехов. Латинист и священник кивнули, и все вышли. Проща­ясь с секретарем, Петр узнал, что свидетельство об испытании он мо­жет получить через день. Затем он медленно вышел на бульвар. Было еще совсем светло, и он увидел, что на углу перед афишным столбом стоит латинист. Что-то толкнуло Петра, и он, весело смеясь, быстро подошел к педагогу.

- Простите пожалуйста, – сказал он.

Тот посмотрел на него вопросительно.

- Я хотел сказать вам, – продолжал Петр, все так же улыбаясь, – я сов­сем не знал ни Цицерона, ни Тита Ливия... Даже не читал их...

Взглянув в широко раскрывшиеся глаза чеха, Петр добавил мальчи­шеским тоном:

- Просто не успел!..

Он так и оставил чеха, застывшего у афишного столба в какой-то неестественной позе, напоминающей вопросительный знак.

Он быстро пошел к своему преподавателю, чтобы рассказать об экзамене и о том, как Левканоя спасла его от Катилины.