Золотарев А.С., декан юридического факультета Воронежского филиала Московского гуманитарно-экономического института, заведующий кафедрой уголовного права и процесса, кандидат юридических наук, доцент

К ВОПРОСУ О КОНСТИТУЦИОННЫХ ОСНОВАХ ФОРМИРОВАНИЯ СИСТЕМЫ ДОСУДЕБНОГО ПРОИЗВОДСТВА В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ РОССИИ

Традиционно позитивистские исследования конституционно-правовых проблем уголовного процесса проводятся в направлении поиска несоответствий современного уголовно-процессуального законодательства действующей Конституции Российской Федерации и выработке предложений по устранению этих несоответствий. Между тем, несмотря на кажущуюся продуктивность данного направления исследований, вопрос в некоторых случаях надо ставить несколько иначе: а может ли действовать данный конституционный принцип в существующей системе уголовного судопроизводства?

Прежде всего, такая постановка вопроса касается пределов действия принципа состязательности. Состязательность как конституционный принцип судопроизводства, закрепленный в ст.123 Конституции Российской Федерации на сегодняшний день обоснованно признается основополагающим началом всего уголовного процесса. Но если применительно к судебным стадиям необходимость всемерного развития состязательности признается непременным условием реформирования отечественного уголовного процесса, то проблемы развития состязательности в досудебном производстве остаются во многом трудноразрешимыми. И следует признать, что эти трудности носят концептуальный характер.

Первым примером таких нерешенных (а может быть и неразрешимых) проблем состязательности являются полномочия защитника по собиранию доказательств, регламентированных ч.3 ст.86 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (далее - УПК РФ). Несмотря на безусловно состязательный характер данной процессуальной новеллы следует признать, что сконструировать модель адвокатского расследования все же не удалось. Следует согласиться с А.А.Давлетовым, что текстуальное закрепление в норме права на собирание доказательств защитником, в частности права на опрос граждан и на получение от них предметов и документов еще не создает защитнику-адвокату процессуальной возможности сформировать доказательство, а лишь позволяет получить материал для обоснования будущего ходатайства следователю.[1] Причина этой проблемы – в инквизиционной основе современного российского досудебного производства, где главным и по сути единственным субъектом собирания доказательств остается следователь[2]. Поправки 2007 года, внесенные в УПК РФ в связи с созданием Следственного комитета при прокуратуре РФ, не только не уменьшили, но скорее усугубили инквизиционный характер предварительного следствия, так как во-первых, явно уменьшили процессуальную самостоятельность следователя, а во-вторых, в значительной мере подменили прокурорский контроль ведомственным контролем, что еще более усилило тайный и письменный характер предварительного следствия.

 Вторым примером неувязки существующего процессуального порядка с конституционным принципом состязательности являются отсутствие равноправия между некоторыми участниками на стороне обвинения и на стороне защиты. Причем хочется обратить внимание на нетривиальный аспект проблемы. Речь идет об ущемленности прав стороны обвинения, а не стороны защиты. Представляется, что полномочия потерпевшего и его представителя в отстаивании своего правового интереса существенно уже полномочий предоставленных для этой же цели обвиняемому и его защитнику.

Подтверждением этой ситуации является разрешение Конституционным Судом РФ жалобы гражданина А.И. Андреева, который оспорил конституционность пунктов 1, 5, 11, 12 и 20 части второй статьи 42, части второй статьи 163, части восьмой статьи 172 и части второй статьи 198 УПК РФ, на которые ссылались суды в своих решениях, как не предоставляющих потерпевшему право до окончания следственных действий получать копию постановления о привлечении в качестве обвиняемого, знать состав следственной группы, осуществляющей предварительное расследование по уголовному делу, знакомиться с принесенными по уголовному делу жалобами и представлениями и подавать на них свои возражения, а также знакомиться с постановлением о назначении судебной экспертизы и экспертным заключением, если экспертиза проводилась не в отношении самого потерпевшего. [3]

Конституционный Суд, сославшись на ч.2 ст.24 Конституции Российской Федерации, обязывающую органы государственной власти обеспечить каждому возможность ознакомления с документами и материалами, непосредственно затрагивающими его права и свободы, а также свои предыдущие решения по сходным вопросам[4], определил, что "положения уголовно-процессуального законодательства о праве потерпевшего знакомиться с материалами уголовного дела с момента окончания предварительного расследования и о его реализации с учетом специфики уголовного процесса не могут рассматриваться как ограничивающие право потерпевшего на получение информации".

Представляется что возможность обращений потерпевших в Конституционный Суд РФ с подобными жалобами далеко не исчерпана, и не будет исчерпана вплоть до достижения зеркального соответствия прав потерпевшего и обвиняемого.

Например, любой потерпевший может оспорить в Конституционном Суде РФ отсутствие у него права на обязательное участие в деле представителя в случаях предусмотренных ст.51 УПК РФ указанных для защитника обвиняемого в ст.51 УПК РФ. Или же можно оспаривать конституционность отсутствия в тесте УПК права на вручение копии обвинительного заключения, предусмотренного ч. 2 ст.222 УПК РФ для обвиняемого.

Список таких расхождений можно было продолжать еще долго, но представляется, что это – тупиковый путь развития уголовно-процессуального законодательства. Всякий экстенсивный путь развития системы ведет к ее усложнению и в предельном развитии к ее полной остановке ввиду невозможности функционирования.

Корни этих частных, но весьма характерных проблем видятся в самой конструкции отечественного уголовного процесса, который относится к смешанному континентальному типу, соединившему инквизиционное (тайное и письменное) досудебное производство и состязательное (гласное и устное) - судебное[5]. Тайное и письменное по своей природе предварительное расследование не приспособлено для последовательного развития состязательности. Для реализации этого принципа необходимо существование как минимум трех обязательных условий: во-первых, разделение сторон обвинения и защиты и их равноправие, во-вторых, наличие суда как арбитра в споре этих сторон, в-третьих, устность и гласность производства.

В континентальной (романо-германской) доктрине все судопроизводство охарактеризовать как состязательное нельзя[6], на что справедливо указывает Л.А.Моргачева, а в англо-американском процессе – можно. Объясняется это тем, что в последнем случае под судопроизводством понимается только то, что происходит перед судом (before the judge), а досудебное производство, строго говоря, судопроизводством и не является.[7]

Без суда нет процесса. Именно отсюда абсолютно логично вытекает главенствующая роль состязательности в системе принципов судопроизводства в англо-американской традиции.

В континентальном инквизиционном или постинквизиционном процессе за досудебными этапами традиционно признается значения стадий уголовного процесса, а для них чисто состязательное построение функций и процедур невозможно по определению. И активно развивающийся институт судебного контроля совершенно ошибочно трактуется как порождение принципа состязательности[8]. В действительности он является реализацией совершено иного принципа – принципа свободы обжалования действий и решений, а значит, и функционировать он должен не в разрешительном режиме санкционирования, а в режиме оспаривания законности и обоснованности тех или иных актов[9].

Во Франции, стране классического смешанного процесса, практически общепризнанна точка зрения, согласно которой дальнейшее развитие состязательности в досудебном производстве означает ни что иное, как отказ от предварительного следствия в его континентальном понимании.[10]

Какой же выход видится из этого положения? Их два, и выбор между ними – это вопрос уголовно-процессуальной политики.

Либо Россия остается в русле континентальной системы уголовного процесса, и принимает на вооружение принятую в нем систему досудебных стадий, не предусматривающих широкой состязательности, либо мы отказываемся от этой системы и переходим к англосаксонской модели, где досудебное производство сведено по существу к оперативно-розыскным мероприятиям и первоначальным неотложным следственным действиям, а развернутое доказывание всех обстоятельств преступления происходит уже непосредственно в суде[11].

С учетом исторических традиций хотелось бы считать этот вопрос риторическим. Вряд ли стоит ломать полностью существующую систему и строить новую. Особенно с учетом отсутствия внятной доктрины досудебного производства. Законодатель должен признать невозможность полного развития состязательности в ныне существующей конструкции досудебного производства в уголовном процессе России.