Зинченко И.А. Штрихи к дискуссии о включении института следственного судьи в российское досудебное уголовное судопроизводство

«Штрихи» подготовлены в ходе работы над статьей: Зинченко И.А., Фетищева Л.М. Следственный судья как участник уголовного досудебного производства // Вестник Калининградского филиала Санкт-Петербургского университета МВД России. 2015. № 3 (41). С. 41 – 44.

Зинченко И.А. – кандидат юридических наук, доцент, доцент Калининградского филиала Международного университета (в Москве)

 Фетищева Л.М. – адъюнкт адъюнктуры (докторантуры) Нижегородской академии МВД России

Науку уголовного процесса перманентно потрясают сменяющие одна другую дискуссии, затрагивающие принципиальные вопросы теории и практики уголовного судопроизводства. Совсем недавно прошли широкие обсуждения проблем, касающихся определения судьбы стадии возбуждения уголовного дела в досудебном производстве, закрепления в законодательстве принципа объективной истины как цели доказывания.

2015 год ознаменован дискуссией о включении в уголовно-процессуальное законодательство института следственного судьи.  

Уголовно-процессуальный закон, досудебное производство, следственный судья,  судебный следователь.

1. Наивно не отдавать себе отчет в том, что за созданием доктринальных концепций о включении следственного судьи в досудебное производство, кроятся попытки коренного преобразования предварительного расследования. Кто же такой следственный судья? Каков порядок наделения его полномочиями? Есть ли ему место в действующем российском уголовно-процессуальном законодательстве? На эти вопросы пытается ответить автор с позиций методологии сравнительного правоведения.

Одним из основных постулатов сравнительного правоведения выступает требование об использовании в компаративистских исследованиях сопоставимого законодательства. (Этот положение принципиально для работ, выполняемых в теории уголовного процесса). Нет сомнений в том, что в уголовно-процессуальном праве таковым выступает, во-первых, предшествующее ныне действующему российское законодательство о судоустройстве и судопроизводстве. Во-вторых, и это, пожалуй, главное, – современное законодательство государств ближнего зарубежья*.

Какими бы привлекательными не представлялись исследователям отдельные институты и нормы законодательства романо-германской правовой семьи, они далеко не всегда успешно адаптируются к российским реалиям.

Внимание авторов, ранее писавших о следственных судьях, исключительно к западноевропейскому законодательству (Франции,  Германии, Швейцарии и др.) объясняется просто: анализируемые нами УПК соседних государств в современной редакции, в предшествующий период времени не существовали. Они  были созданы после принятия УПК РФ. Интерес же к ним обострился (это отчетливо просматривается в отечественной процессуалистике) лишь после перевода на русский язык УПК Украины в 2012 г.

Что же касается УК, УПК и других законов государств, расположенных на постсоветском пространстве – бывших союзных республик Союза ССР, то они с российским законодательством сопоставимы. Ведь в еще недалеком прошлом это законодательство имело  единую научную и правовую основу, а в настоящее время – схожую модель (тип, форму) уголовного судопроизводства в целом.

В теории уголовного процесса законодательству названых стран, к огорчению, уделяется незаслуженно мало внимания. Именно эти обстоятельства в анализе института следственного судьи определяют наше обращение к УПК государств ближнего зарубежья, а также к нормам дореволюционного российского права.

Работы предшественников по анализируемой проблематике (Н.Н. Ковтуна, А.А. Волочковой, Т.С. Бурхановой, О.А. Мядзелец, Ю.В. Рощиной, А.А. Трефилова и др.), выполненные до 2015 г. в ретроспективном плане, конечно, представляют значительный научный интерес. Однако в оценке сложившейся ситуации вектор взгляда и его практическая направленность, как нам представляется, должны быть изменены.

2. В настоящее время фигура следственного судьи возрождена в уголовном судопроизводстве стран стан Балтии – в УПК Литвы (2002 г.), Эстонии (2003 г.) и Латвии (2005 г.), включена в новые УПК Грузии, Казахстана, Молдовы и Украины, а также в проект УПК Армении.

Кто такой следственный судья (в терминологии УПК Грузии – «судья-магистрат», УПК Латвии и Молдовы – «судья по уголовному преследованию», УПК Эстонии – «судья по предварительному следствию»)?

В современном понимании  это один из судей суда первой инстанции,  которому, наряду с осуществлением правосудия по уголовным делам вменены дополнительные полномочия, связанные с реализаций судебной власти (судебного контроля) в досудебном производстве. Это понятие находит отражение и в формулировках УПК соседних государств. Так, согласно п. 47 ст. 7 УПК Казахстана, следственный судья – «судья суда первой инстанции, осуществляющий предусмотренные настоящим Кодексом полномочия в ходе досудебного производства». В ч. 1 ст. 41 УПК Латвии и в ст. 41 УПК Молдовы  закреплено, что судья по уголовному преследованию  обеспечивает судебный контроль действий, осуществляемых в ходе уголовного преследования. О судебном контроле следственным судьей «за соблюдением прав, свобод и интересов лиц в уголовном производстве» говорится в п. 18 ст. 3 УПК Украины. В УПК Грузии (ч. 2 ст. 20) к компетенции судьи-магистрата районного (городского) суда отнесено вынесение судебного определения о производстве следственных действий, связанных с ограничением конституционных прав человека, решение вопроса о применении мер пресечения, а также разрешение жалоб на незаконные действия следователя и/или прокурора. В соответствии со ст. 21 УПК Эстонии, судьей по предварительному следствию является «один из судей районного («уездного») или городского суда».  

Какова  же компетенция следственных судей в уголовно-процессуальном законодательстве перечисленных государств? Ответ на данный вопрос однозначен:  они наделены теми же полномочиями, которыми в российском уголовном досудебном производстве, в соответствии ч. 2 и 3 ст. 29 УПК РФ, наделен исключительно суд. Это решения об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста или залога; о помещении подозреваемого (обвиняемого), не находящегося под стражей, в медицинский или психиатрический стационар; о производстве обыска или выемки в жилище и др.

Отдельные отличия в правовой регламентации их статуса, безусловно, существуют. Они заключаются, во-первых, в объеме полномочий, а, во-вторых, в процедуре наделения одного из судей соответствующего суда статусом следственного судьи. Так, в уголовном процессе всех перечисленных соседних государств следственные судьи по ходатайству прокурора или следователя принимают решения о проведении негласных (специальных, разведывательных) следственных действий. Во все УПК (за исключением УПК Латвии) включено депонирование показаний – проводимый в исключительных случаях допрос следственным судьей свидетеля при производстве предварительного расследования. Существуют и другие особенности. Например, УПК Казахстана (ст. 55) вменяет в обязанность следственного судьи объявление международного розыска, а также решение вопроса «о принудительном допросе по ходатайству защитника ранее опрошенного им свидетеля, обеспечение явки которого затруднительно». В соответствии с  п. 5 и 6 ч. 1 ст. 41УПК Латвии следственный судья вправе принимать решения по жалобам о неоправданном нарушении тайны частной жизни и других охраняемых законом тайн, об освобождении лица от уплаты за оказание помощи адвокатом. В ст. 41 УПК Молдовы включены такие полномочия судьи по уголовному преследованию как рассмотрение заявлений об ускорении уголовного преследования, об исключении из решения некоторых пунктов обвинения в случаях, если осужденный был экстрадирован.

Несмотря на грозно звучащую в ряде случаев фразеологию – «судья по уголовному преследованию» – на обвинительный характер полномочий следственного судьи  в анализируемых нормах нет и намека. Более того, в ч. 3 ст. 41 УПК Латвии прямо закреплено, что следственному судье «не разрешается заменять направляющее процесс лицо и надзирающего прокурора и давать указания о направлении расследования и производстве следственных действий».

Существует специфика и в порядке формирования корпуса следственных судей (их назначении или избрании, сроках полномочий и др.), свидетельствующая о неординарном отношении к этому участнику досудебного производства как к наиболее авторитетному и опытному чиновнику.  Преимущественно эта специфика отражается в нормах законодательства о судоустройстве перечисленных государств. Так, в ч. 5 ст. 21 Закона Украины «О судоустройстве и статусе судей» включены следующие основные правила:

1) следственные судьи избираются на общем собрании судей местного суда (имеется ввиду районный либо городской суд. – И.З.);

2) кандидатура на должность следственного судьи предлагается председателем суда или, если она не была поддержана, любым судьей;

3) срок полномочий следственного судьи – три года (при этом допускается его однократное повторное переизбрание);

4) до избрания следственного судьи его полномочия осуществляет старший по возрасту судья этого суда;

5) следственный судья не освобождается от обязанностей судьи по первой инстанции, однако выполнение им полномочий в досудебном производстве учитывается при распределении уголовных дел и имеет приоритетное значение.

Заметим также, что анализируемое нами законодательство соседних государств не пребывает в неизменном состоянии. Оно развивается, в том числе путем проб и ошибок. Оно изменяется, отражая потребности практики уголовного судопроизводства. В рассматриваемом аспекте весьма показателен опыт Эстонии, которая по площади территории сопоставима с Московской областью, а по численности населения с  Владимирской. В ч. 2 ст. 24 УПК Эстонии, принятом в 2003 г. содержалось правило, согласно которому на всей территории этой страны  «разрешение на проведение оперативно-розыскных мероприятий в качестве судьи по предварительному следствию дает председатель Таллинского городского суда или назначенный им судья». Практика показала – решение было неудачным.  Согласно измененной в 2011 г. редакции, выполнение одного лишь указанного в ч. 2 ст. 24 УПК Эстонии полномочия возлагается на двух «назначаемых согласно плану распределения работы» судей уездного суда. Таких судов в Эстонии четыре**.

Изменено распределение части контрольно-надзорных полномочий и в досудебном производстве Молдовы. В первоначальной версии УПК Молдовы 2003 г. полномочия по рассмотрению всех жалоб возлагались на судью по уголовному преследованию – ст. 299. Однако в 2012  г. восьмилетняя практика рассмотрения жалоб специализированными судьями была отвергнута.  В действующей редакции закреплен иной порядок: жалобы на действия, бездействия и акты органов уголовного преследования, как и прежде, подаются прокурору (ст. 298 УПК Молдовы). В компетенцию же судьи по уголовному преследованию, согласно ч. 2 ст. 300 УПК Молдовы, входит рассмотрение жалоб  лишь в исключительных случаях. Ими являются несогласие лица с результатом рассмотрения жалобы прокурором или неполучение от прокурора ответа на жалобу в предусмотренный законом срок.

 3. Уместен вопрос: является ли потенциальное расширение компетенции суда в досудебном производстве либо изменение порядка наделения полномочиями судей в российском законодательстве безусловным основанием для формирований в нем нового процессуального участника – следственного судьи? Ответ на него нам представляется отрицательным. За четырнадцать лет, прошедших с момента принятия УПК РФ, только в ч. 2 ст. 29 УПК РФ «Полномочия суда» было внесено свыше десяти изменений и дополнений. Многократно корректировались также и ст. 108, 125 и 165 УПК РФ, регламентирующие деятельность суда в досудебном производстве. Однако это обстоятельство никоим образом не повлияло на статус судей (суда).

Вместе с тем, вышеизложенные правила не могут не порождать новые вопросы. Достаточно ли, например, в законодательстве РФ о судоустройстве и судопроизводстве норм о статусе судьи, осуществляющего контрольные функции в стадии предварительного расследования? Могут ли они и в какой степени претерпеть изменения при наделении судей дополнительными обязанностями? Насколько прозрачна в России процедура распределения дел между судьями, если она является внутренним делом самой администрации? Нет ли здесь не до конца разрешенных проблем? Принципиально ясно лишь, что в существующем регламенте предварительного расследования во включении в него нового процессуального участника – следственного судьи –  нет никакого смысла.

4. В литературе, причем, не только в публицистических выступлениях [1], но и в работах авторитетных авторов, зачастую не проводится разграничения между институтами судебного следователя и следственного судьи. Так, А.В. Смирнов изложению концепции о «возрождении» института следственных судей предпослал следующую фразу: «Хотя по Уставу уголовного судопроизводства представитель судебного органа, действовавший на предварительном следствии, именовался судебным следователем, с точки зрения сущности этого института … речь идет об участии в процессе именно следственного судьи» [2]. Однако существует ли опора для подобных взглядов?

Статус судебных следователей корнями уходит еще к Судебнику 1497 г. времен царствования Ивана III и реформам Петра I  1607 – 1723 гг.  Это обстоятельство позволило Б.Т. Безлепкину совершенно справедливо писать: «В памяти поколений стерлись простые истины: предварительное следствие является по своей природе деятельностью не прокурорской и не полицейской, а судебной, юстиционной» [3, с. 3]. И еще:  «Тот, кто сейчас называется следователем,  в уголовном судопроизводстве (из числа чиновников судебного ведомства. – авт.) участвовал всегда, потому что должен был, прежде чем судить, собрать доказательства и привлечь к суду лицо, чью вину должен был подтвердить или отвергнуть суд» [3, с. 8 – 9]. Позднее функция предварительного расследования полностью переходят в ведение полиции, однако законы второй половины XIX века возвращают ее, выражаясь словами того же Б.Т. Безлепкина, «в изначально историческое место» – в судебные учреждения.

В период судебных реформ 1860 – 1864 годов указами Александра II был введен в действие ряд принятых Государственным советом законодательных актов («Учреждение судебных установлений», «Наказ судебным следователям» и др.), учредивших должности судебного следователя. Детально статус следователя – «судебного следователя» – регламентировался Уставом уголовного судопроизводства 1864 г. (далее – Устав).

Анализ публикаций по данной теме свидетельствует: приводимые в них сведения, даже в учебной литературе, в диссертационных исследованиях, мягко выражаясь, противоречивы, порой неточны. Исследователям, интересующимся соответствующей проблематикой,  в аргументации имеет смысл обращаться не к ним, а к текстам правовых и иных документов. 

Согласно ст. 212 Учреждения судебных установлений, судебные следователи назначались «высочайшей властью по представлениям министра юстиции». Они входили в штат окружных судов и распределялись по участкам уездов и городов. В соответствии с Уставом, следователи были наделены полномочием самостоятельно возбуждать уголовное преследование (ст. 297) и осуществлять предварительное расследование при содействии полиции (ст. 262 – 271). «Наблюдение» за соблюдением законности в деятельности судебных следователей возлагался на прокуратуру – прокуроров и их товарищей – ст. 249, 278 Устава. Они же вправе были давать судебному следователю обязательные для исполнения «предложения» – ст. 281 Устава. При принятии ряда ответственных решений, – о прекращении уголовного дела (ст. 277), о несогласии с указаниями прокурора на заключение обвиняемого под стражу (ст. 285) и др., – следователь был обязан через прокурора обратиться с соответствующим ходатайством в окружной суд. 

Заметим, что состояние предварительного следствия в анализируемый нами период оценивалась современниками негативно. В.В. Шимановский, ссылаясь на известную работу В.П. Макалинского 1915 г. [4, с. 28], писал об этом: «Падение следственной части ни для кого не новость. … Большинство следователей терпимо разве только за неимением лучшего: незнание дела, апатия, формальное отношение к своим обязанностям и крайняя небрежность во всех отношениях – составляют обычное дело» [5, с.113]. Однако упразднен институт судебного следователя был не потому, что оказался плох. Государству диктатуры пролетариата независимый следователь, наделенный статусом представителя судебной власти, был не нужен. По УПК 1922 и 1923 гг. полномочия судебного следователя все более ущемлялись, и в 1928 -1929 гг. они полностью передаются в подчинение прокуратуры.

Изучение части из затронутых нами вопросов – сфера интересов специалистов в области истории государства и права. Первокурсниками юридических факультетов и вузов они изучаются (должны изучаться) в рамках дисциплины «Правоохранительные и судебные органы». Мы же обращаем на них внимание с единственной целью – показать, что в досудебном производстве дореволюционной России такого участника как следственный судья никогда не существовало. Существовали следователи – судебные следователи. Никакими функциями судебного контроля они наделены не были. С судебной властью следователей роднила преимущественно ведомственная принадлежность. По этому признаку в более поздние периоды истории России они именовались следователями прокуратуры, следователями органов государственной безопасности, органов внутренних дел и других ведомств. Создателям доктринальных моделей, посвященных включению института следственных судей в отечественный уголовный процесс, компаративистские знания, конечно, доступны. Но они, а в еще большей степени, их толкователи и оппоненты не должны смущать юридическую общественность и окружающих идеями о, якобы, возрождении этого института в уголовном судопроизводстве России.

Примечания и библиографический список:

*Примечания:

1) парламентами Беларуси и Казахстана принимаются официальные тексты УПК (и других законов) на русском языке;

2) УПК Латвии именуется Уголовно-процессуальным законом;

3) в официальные названия УПК всех стран ближнего зарубежья (за исключением Грузии, Туркменистана и Украины) включен термин, указывающий на форму государственного правления – «Республика». Однако в литературе широко используется сокращенный вариант – без этого термина, которым мы также воспользовались;

4) перевод текстов УПК стран Балтии на русский язык осуществлялся нами самостоятельно.

** Как здесь не вспомнить еще раз об известном предложении авторов одной из концептуальных моделей включить во все суды уровня субъекта федерации равное количество (четверо) следственных судей [2]. В связи с этим отметим, во-первых, предполагаемые  процессуальные фигуры – это не политический атрибут и даже не символ судебной власти, чтобы непременно уравнивать их числом суды субъектов федерации – областей, краев, республик и городов федерального значения. Их участие мыслится для выполнения важных судебных процедур, объем которых не может быть даже примерно одинаковым в Москве и в Смоленской области, в Республике Башкортостан и в Магаданской области. Во-вторых, почему названо четверо, а не иное их количество? Возможно, меньше назвать как-то неловко, а больше, будет тяжеловато для бюджета? Может быть, главное – застолбить позицию, а уж затем, как это водится, штаты можно и корректировать (естественно, в сторону увеличения)? Трудно поверить, что это всего лишь непродуманное суждение. В-третьих, уместен вопрос: каким авторам концепции видится удел основного звена судебной системы – районных (городских) судов, лишенных соответствующих полномочий?

1. Смирнов Г.К, Соловьев С.А. Введение институтов следственных судей и объективной истины  // URL: http://www.iuaj.net/node/1763

2. Смирнов А.В. Возрождение института следственных судей в российском уголовном процессе (202.2015) // http://www.iuaj.net/node/1723

3. Безлепкин Б.Т. Настольная книга следователя и дознавателя. М.: Велби, изд. «Проспект», 2008.

4. Макалинский В.П. Практическое руководство для судебных следователей, состоящих при окружных судах. Ч. II. 7-е изд. Петроград, 1915.

5. Шимановский В.В. Судебный следователь в пореформенной России // Правоведение. 1973. № 3. С. 112 – 115. 

(При подготовке статьи для размещения на сайте МАСП библиографический список по сравнению с журнальным вариантом был авторами значительно сокращен).